Свалки, ночлежки, подъезды домов, подвалы и помещения для мусорных баков… Автор журнала «Имена» Мария Войтович прокатилась по Минску и окрестностям и записала истории городских бездомных: пенсионера на коляске по кличке Бельмондо, живущего в ночлежке, и одинокого волка Владимира, поселившегося на свалке после семейной драмы.
Впервые с людьми без определенного места жительства я познакомилась в 2014 году, как раз накануне Чемпионата мира по хоккею, который проходил в Минске. Мужчины отдыхали в парке, неподалеку от железнодорожного вокзала. Диме тогда было 43, его товарищу Виктору — под 60.
Однажды Дима заметил, как опирающемуся на костыли Виктору какая-то женщина вынесла из церкви еду. Потом неожиданно появилась милиция, затолкала инвалида в машину и увезла, по словам собеседника, за кольцевую. Дима остался ждать. Виктор вернулся к церкви уже ближе кночи, шел пешком.
Мужчины познакомились и подружились. Жили вместе. В холодное время года ночевали в помещениях с мусорными баками или на верхних этажах в подъездах привокзальных домов. Приходили поздно ночью. Уходили на рассвете, убирая за собой картонки, на которых спали, чтобы не ругалась уборщица.
По утрам друзья отправлялись в «Макдональдс» — умыться. Преград никаких не было, наоборот, сотрудники и посетители иногда делились едой. После «Макдональдса» мужчины шли к церкви. Там можно было получить какую-то помощь в виде денег или одежды. Так и жили.
«Все привыкли считать, что бомжи — страшные, грязные люди, которые приносят одни проблемы, но посмотрите на нас: мы ходим в нормальной одежде, которую получили в церкви, моемся, стараемся никому не доставлять неудобств, убираем за собой», — говорил мне тогда Дима, демонстрируя залатанные джинсы и ботинки. Пока мы говорили по душам, Дима признался: «Вообще я бы нашел работу, да вот старика кидать как-то жалко, — оправдывался он, когда я осторожно намекнула на его трудоспособный возраст. — Вот решим что-нибудь с его здоровьем, сделаем документы, и буду думать, чем заниматься дальше».
Больше мы не виделись.
Да и вообще, гуляя по вылизанному Минску, редко встретишь какого-нибудь бездомного. Единичные персонажи мелькают у мусорных контейнеров, чаще — в позднее время суток — кто-то просит милостыню у церквей или ходит по паркам в поисках бутылок. Туристы обычно в восторге: «Чисто, красиво, Рай, а не столица!» Сами минчане недоумевают: «Но ведь где-то они точно есть…»
Зимний март 2016-го. Полигон твердых бытовых отходов «Северный»
В поисках бездомных отправляемся вместе с оператором за город, на свалку. Сюда привозят мусор со всего Минска, и место это давно стало культовым для бездомных. Исследуя окрестности, находим несколько искривившихся лачуг, построенных из веток, деревяшек и тряпок.
— Свое построенное собственноручно жилище бомж называет «будой», — просвещает меня повидавший виды оператор Вася. — Только вот никаких признаков жизни в этих будах теперь нет. Может, они все там, наверху свалки?
Пробираясь сквозь деревья дальше, замечаем киоск, завешанный коврами. Нас встречает стая дружелюбных собак.
На лестнице, приставленной к киоску, сидит кот. Пространство возле этой обустроенной буды напоминает двор какой-нибудь старой дачи. Емкости для воды, веревки, на которых сушатся вещи, деревянный стул, под которым прячется еще один кот, термометр.
Внутри — буржуйка, импровизированная кровать, ковры, календарь с иконой, флаги, что-то наподобие стола, посуда, баночки с закатками. Здесь точно кто-то живет. Мы уходим на дальнейшие поиски и позже замечаем, как по дороге к буде со стороны свалки двигается человек.
Владимир, 54 года
Бездомный по имени Владимир жарит на сковородке колбасу с капустой и картошкой, подкидывая в огонь мешки и картон. Запах пищи смешивается с морозным воздухом и, если закрыть глаза, может показаться, что ты сидишь в темном лесу у костра с друзьями, и сейчас кто-то обязательно заиграет на гитаре, а потом будет горячий глинтвейн в походных кружках и мясо. Вот только… ничего подобного, конечно, не происходит.
— В молодости я был в Болгарии, — пока Владимир готовит ужин, вдруг вспоминает веселую историю. — Ой, у них там такой язык смешной, как будто бы по-русски говорят, но ничего не понятно. Помню, познакомились с кем-то из местных, спрашивают: «Русиш? Русиш?! Ты — русиш!» А я им такой: да не русиш, белорус! Так они сразу: «О, тогда уважаем!»
Владимир явно рад, что у него появились собеседники. Потому что, говорит, сейчас свалка словно опустела.
— Если посчитать, так на полигоне я уже 12 лет живу. Сейчас тут тихо. Соседей почти нет. Одни собаки да кошки…
Раньше здесь народа много было. Я тут всех пережил. В одной буде жил молодой парень, хороший человек, мы его Масяней называли. Как-то была очень холодная зима, хотел погреться, развел огонь и уснул. Начался пожар. Кто-то вызвал МЧС. Две машины приехали, все пеной залили, но спасти уже не смогли. Сгорел.
Употребляю ли я спиртное? Сейчас нет, завязал. Хотя, понятно, когда живешь на улице, пить приходится, чтобы не замерзнуть.
А другие товарищи разъехались кто куда. Кто-то в соседнюю деревню перебрался, говорят. А я тут остался. Нашел себе в Минске подругу, живем теперь вместе. Зимой она меня греет, хотя у нее на Грушевке и квартира есть. Вот сделаю документы — вернемся в город.
В Минске есть квартира и у самого Владимира, но из-за семейного разлада вернуться туда он не может. Так он и начинает делиться с нами своей личной драмой.
— Детство мое прошло в деревне неподалеку от Жодино, — Владимир помешивает картошку и словно не замечает холода. — Ходил в школу, потом учился в училище, после окончания работал трактористом. А как семьей обзавелся и дети появились, денег стало не хватать. Жена настояла на том, чтобы я искал более оплачиваемую работу. Стал в Минск ездить. Работал слесарем. Ну, а потом меня сократили.
О том, что конкретно произошло дальше, Владимир рассказывает путано. С женой, вроде, разошлись, но квартира осталась. И дети, как будто бы, не забыли. Даже внук есть. Любимый. Тем не менее, оставшись без оплачиваемой работы, Владимир начал ездить на свалку.
— В 90-х здесь можно было неплохо заработать, — вспоминает он. — Было много цветного металла. Ездил сюда, как на работу, потом — домой. Мылся, переодевался… Дочка у меня шустрая была в детстве, нужно было как-то помогать. Потом — бытовуха, семейные разлады, конфликт с тещей. В какой-то момент все надоело, решил поселиться тут, построил себе буду.
Дочка у меня шустрая была в детстве, нужно было как-то помогать. Потом — бытовуха, семейные разлады, конфликт с тещей. В какой-то момент все надоело, решил поселиться тут, построил себе буду
Несмотря на то, что жизнь Владимира очень тихая, ему, уверяет, нескучно.
— Скучать мне тут некогда. Купил радио — новости слушаю, музыку. Люблю Софию Ротару, Николая Расторгуева и Игоря Талькова. Жаль, что Талькова убили. Хороший был музыкант! Работы у меня тут тоже много. Проснувшись, я обычно готовлю еду. Сначала кормлю всех: собак, кошек. Малышей обязательно надо кормить, а взрослые… когда я подкормлю, когда сами что-то найдут.
Ну, а как всех накормлю, иду на свалку. Нет, по утрам зарядку не делаю (смеется). Пока поднимешься на эту гору, пока там покопаешься, пока спустишься — лучше всякой тренировки! Умыться можно на проходной, мне разрешают. В холодное время года я стараюсь сам греть воду, в теплое — в речке можно купаться.
Купил радио — новости слушаю, музыку. Люблю Софию Ротару, Николая Расторгуева и Игоря Талькова
Раньше милиция к нам часто приезжала, а сейчас не приезжает. Им Лукашенко, видимо, указ дал, чтобы нас не трогали. Почему? Мы ведь государству большой доход приносим. Мусор сортируем, сдаем. Когда раньше приезжали, так проверяли, есть ли прописка. Есть — свободен, нет — забирали. А на выборы я не ходил, нет (смеется), меня никто не заставлял.
Вообще мне нравится Лукашенко. Правда, только в одном: сделал красивыми города. Помню, приехал как-то в Минск, чтобы узнать информацию по документам, долго не был. Смотрю, старого дома нет, зато на его месте отстроили новую домину!
А про мечты… Ну, о чем можно мечтать в 54 года?! Детей повидать, с внуком увидеться. Сын с женой как-то приезжали, привезли меня к себе, отмыли, одели хорошо, сфотографировали на документы. А потом я от них ушел. Не могу. Сказал, покуда денег не заработаю, не вернусь.
Сын с женой как-то приезжали, привезли меня к себе, отмыли, одели хорошо, сфотографировали на документы. А потом я от них ушел
Если все получится, найду работу. Чему-то я в этой жизни научился. Пока тут продолжаю работать. Металл, стеклобой — денег хватает. Вдобавок, иногда приезжают люди, которые собирают всякое старье. Покупали у меня, например, найденные статуэтки.
Мы прощаемся, ноги в резиновых сапогах околели, и очень хочется поскорее вернуться домой и лечь в теплую ванну… А вот Владимир сегодня будет ночевать здесь, в этом холоде. Но он не грустит: скоро из Минска приедет его подруга, и ему будет веселее и теплее. Тем более, ужин для любимой уже готов.
Минск, апрель 2016-го. Ночлежка на Ваупшасова.
Сергей Михайлович, 58 лет
— Знакомые говорили, что я похож на Бельмондо, — заявляет мне Сергей Михайлович, когда мы разговариваем с ним на крылечке ночлежки.
Этот обаятельный мужчина с доброй-доброй улыбкой сидит напротив меня на инвалидной коляске, то и дело отпуская какие-то шутки. Трудно представить, что за его плечами — кражи, обвинения в мошенничестве, тюрьма и даже «ссылка» на лесоповал в Архангельскую область.
Сам Дом ночного пребывания, или, как говорят в народе, «ночлежка», находится на окраине города, в микрорайоне Дражня. Но приехать в это место — целое приключение: сюда, до Ваупшасова, 42, можно добраться только на транспорте. А в этот транспорт, жаловались мне бездомные, их часто просто не пускают. Происходит это, как правило, по двум причинам: грязная одежда, которая может кого-то испачкать, и отсутствие проездных документов.
Обычно в ночлежке разрешают находиться только в темное время суток. Но Сергея Михайловича «Бельмондо» тут пожалели и разрешили жить постоянно. После того, как ему какая-то машина отдавила ноги, самому за собой ухаживать стало трудно.
— Родился я в Минске, коренной минчанин, — начинает свой рассказ обаятельный «Бельмондо». — Здесь у меня и деды, и прадеды похоронены. Сами жили в районе Камвольного комбината, в Лошице. Когда батька умер, мне было два годика. Воспитывала одна мать, работала на домостроительном комбинате.
Много я сидел, короче. Я так географию Беларуси изучал (смеется). В 23, например, попал в Архангельскую область, елки мы там рубили. А в Могилеве как-то вообще в историю попал: пытался загнать мужикам в машине два кольца под золото, с пробами. Покрыты они были таким раствором, что при экспертизе не показывало, что не золото. Но потом метал начинает чернеть, и покупатель догадывается, что-то не то.
И вот подошел к машине, спрашиваю: интересует? Мне, мол, конечно, садись. Залезаю в машину, а там милиционеры сидят. Спрашивали, кого ограбил. Говорю — нашел! Поехали разбираться, один из них просек, что подделка. Я думал, не посадят, а тут и «попытка реализовать товар мошенническим путем», и «обман»… Вот так-то. На зоне, знаете, свои законы. С моральной стороны было сложно. Приходилось учиться жить по их понятиям. Если кто-то что-то у кого-то украдет, не дай бог! Сдавать, ябедничать не принято. Случаев, чтобы надо мной кто-то из сотрудников издевался, не помню. Но того, кто провинился, могли наказать.
Я уже 20 лет как бездомный. В начале в школе учился, потом в училище. А потом так получилось, что в 16 лет меня посадили за кражу. Потом еще много раз сажали
А в 2009-м, на воле уже, я попал в «аварию», если можно так сказать. Машина дала задний ход и зажала мне ступни. Два месяца я ходил, думал, пройдет. Потом ноги начали опухать, положили в больницу. Какое-то время чем-то мазали, потом сделали операцию. Помню только звук, как ноги пилили, и все… Кстати, в больнице я однажды даже с Александром Милинкевичем лежал. К нему тогда всякие профессора приезжали. Общался с ним, интересный мужик!
Помню только звук, как ноги пилили, и все…
Одно время я жил в интернате специальном. Там, правда, были какие-то странные законы. Не понравится мне что-то, например, поругаюсь с работниками. Их это бесит. Они пишут бумажку, мол, попытка суицида, и отправляют меня в «Новинки». Такой вот метод. Выгнать или посадить они-то не могут, так запугивали!
А из интерната я ушел, надоело это все.
Уходил вникуда, на улицу. В теплое время года спал в кустах. Недалеко от гостиницы «Беларусь», на Свислочи, было место хорошее. Зимой — на вокзале. Лифты не работали, так я у кабин засыпал. Милиция особо не гоняла, просили только в зал не выезжать.
Когда надо было помыться, ездил в специальную баню в районе Академии наук, — бездомные могли там помыться и даже одежду чистую получить. Сейчас много говорят насчет безбарьерной среды, но какая там среда? Сложно на коляске в городе, особенно зимой. Хотя как-то я, все-таки, ездил.
Пища? Сейчас питаюсь тут, в ночлежке. А раньше иногда верующие помогали. Они и сейчас к нам сюда часто приезжают.
В ту же ночь еду дальше, проезжаю казино. Смотрю — женщина стоит, вся такая нарядная. Я подъезжаю, говорю: «Девушка, вы неотразимы!» Она «Серьезно? Подождите!» Достает две бумажки по 200 тысяч. Ну, что ей, жалко что ли? Она потом еще себе выиграет (смеется)».
Еду, проезжаю казино. Смотрю — женщина стоит, вся такая нарядная. Я подъезжаю, говорю: «Девушка, вы неотразимы!» Она: «Серьезно? Подождите!» Достает две бумажки по 200 тысяч
На жизнь Сергей Михайлович Бельмондо не в обиде. И живется ему сейчас, говорит, вполне себе весело.
— Радио слушаю, а еще люблю Мика Джагерра. Вот такой музыкант! Газеты, конечно, покупаю. Ради интереса, почитал гороскоп на эту неделю. Было написано, что в первой половине везти будет. Так вот — пока везет! «Народную волю» читаю. Помню, проезжал как-то еще мимо их редакции, хотел с ними что-то обсудить, но вот теперь подзабыл, что конкретно.
Времена, сейчас, конечно, сложные. Полегче жить, наверное, только при Брежневе было. Люди делились всем друг с другом, а теперь живут на одной лестничной площадке и соседей не знают. Но лично мне как-то везет. Я все время ощущаю помощь от совершенно простых людей. Это приятно. Когда в переходах или на вокзале спал, мне какие-то женщины приносили, чем укрыться.
Верующие помогают особенно. Вот однажды я подружился с братом Ярославом, и он мне помогает до сих пор. Он к нам в ночлежку приезжал, общались, интересовался, нужна ли какая помощь. Теперь в больницу меня возит, если надо. Зимой, правда, с этим сложнее: коляска мокнет, снег или дождь — своим ходом трудно. Но брат Ярослав молодец. Нашел машину, коляску в багажник — и поехали. В принципе, в хорошую погоду я и сам в состоянии ездить, но так, конечно, быстрее.
А недавно мы с ним на протезном заводе были — говорят, к осени сделают мне протезы! Хорошо бы… Зубами вот начал заниматься. Документы делаю. Стою на очереди на квартиру, как инвалид. Пенсию получаю. Недавно сам себе телефон купил. Лучше, кстати, покупать у официальных продавцов, они гарантию дают. Заряжаю его на заправке неподалеку от ночлежки. Там хорошие ребята работают.
Я вот не стараюсь торопить события, но на данный момент очень хочется поставить поскорее зубы и ноги, решить проблемы с жильем, ну и… найти какую-нибудь женщину.
«Народную волю» читаю. Помню, проезжал как-то еще мимо их редакции, хотел с ними что-то обсудить, но вот теперь подзабыл, что конкретно
Надо сказать, о женщинах Сергей Михайлович Бельмондо любит рассуждать особенно. Говорит — и сразу блеск в глазах. И тут же у него наготове история из жизни:
— Товарищи одни как-то познакомили меня с женщиной, — вспоминает он. — Понравились друг другу. Ездил к ней, общались. Потом даже вместе стали жить. Дочки родились… Знаете, это было, пожалуй, самое счастливое и одновременно печальное время в моей жизни. Потому что потом меня снова посадили, подруга осталась с детьми. Не выдержала. Сломалась, начала пить, а детей забрали в приют, где они и росли. Сейчас мы не общаемся. Она себе, вроде, кого-то нашла.
О дочерях своих точной не знаю информации. Одна, наверное, в Минске. А другая, скорее всего, сейчас в Италии. Почему не заберут к себе? Не смотрите сериалы — в жизни все по-другому. Одно дело, объявился родственник-миллионер, совсем другое — инвалид без определенного места жительства. Фактически я никто! Но я и не навязываюсь. Так, интересно, конечно, как у кого судьба сложилась. Но я не тревожу никого.
Буду ли я работать? В принципе, получаю пенсию. Но чем-нибудь, конечно, можно заняться. Раньше я работал в основном в строительстве, делал реставрации: Троицкое предместье, Музей деревянного зодчества, Мирский замок… Помните, там еще есть такая икона, которая на тебя как будто бы смотрит, где бы ты не встал? Вот…
А еще я рисовать могу. С детства рисую. Думаю, если бы развивал в себе способности, мог бы и этим зарабатывать. Когда сидел в тюрьме, денег не было… Хотелось то покурить, то чай попить. Так я и «зарабатывал» на это творчеством: кому открытку подпишу, кому портрет нарисую…
Я вот не стараюсь торопить события, но на данный момент очень хочется поставить поскорее зубы и ноги, решить проблемы с жильем, ну и… найти какую-нибудь женщину
…Сергей Михайлович еще очень долго меня не отпускал. Рассказывая историю своей жизни, нарочно пускался в разные воспоминания, лишь бы посидела хоть немного еще, а когда я засобиралась, по-джентельменски вызвался проводить. Развернул коляску, оттолкнулся, поехал рядом по проезжей части. Навстречу нам, в сторону ночлежки, ковыляли другие бездомные — в грязной одежде с сильно пропитыми лицами. На фоне них в лучах заходящего солнца галантный инвалид Бельмондо выглядел почти по-голливудски.