«В этой жизни я был алкоголиком, наркоманом и бомжом», —  так начинает свой рассказ Алексей, ему 34. Говорит с паузами, не поднимает голову. Два месяца назад он вышел на свободу. За плечами — пять отсидок. «Каждый раз выходил и не знал, я на свободе буду день, два или месяц. Но точно знал, что снова вернусь в колонию». Во время последнего срока он начал читать Библию и ходить на встречи с баптистским пастором. Из тюрьмы Алексей пришел в церковь — больше некуда. Здесь его приютили и помогли найти работу. «Мне надо держаться, мне надо меняться», — повторяет он. Рядом — тот самый пастор. И бывшие заключенные, которые тоже пришли в церковь спасаться от зоны.

В Волковыске каждый знает, где находится баптистская церковь. Здание в виде ковчега — местная достопримечательность. Но мало кто знает, что те, кому совсем некуда идти, приходят сюда сразу после освобождения из колонии. Это тоже местная «достопримечательность». В ИК-11 — строгий режим и соответсвующий контингент: здесь сидят те, кто часто попадает в места лишения свободы, и те, кто совершил особо тяжкие преступления. 

Каждый четверг к ним приезжает пастор баптистской церкви. Александр Щиглинский с ходу называет день, когда его первый раз пустили на зону, —  12 апреля 1991 года, Советский Союз доживал последние дни. 

— Помню, нас встречал замполит. Он сказал: «Хотя это исправительная колония, ни одного человека мы здесь не исправили. Я свое отработал, ухожу на пенсию. Дай Бог, чтобы у вас хоть что-нибудь получилось».

Получилось не сразу. Ребята, которые привыкли жить по понятиям, не особо хотели слушать пастора, который «пришел тут и учит, как надо жить». По статистике, в Беларуси каждый третий преступник снова попадает за решетку. Государственной программы по ресоциализации бывших заключенных нет. Протестантские, католические и православные церкви своими силами помогают тем, кто пришел к ним после особождения. 

Александр Щиглинский признается, что за время службы в тюрьме, было и отчаяние, и мысли: «зачем оно вообще мне всё надо»:

— Но на глаза попалась книга «Любить Бога» Чарльза Колсона. Он был правой рукой президента Никсона, а после Уотергейтского скандала попал за решетку. В тюрьме поверил в Бога. А когда вышел, организовал Международную ассоциацию тюремного служения. В своей книге Колсон пишет: в каждом городе есть место, куда горожане приходят только по мере надобности — это свалка. Туда выбрасывают ненужные вещи, но кто-то даже среди этих ненужных вещей находит что-то добротное. Так вот, зона — это свалка человеческих душ. На этой свалке люди оказались по разным причинам. Кто-то понимает, что совершил преступление. Кто-то это даже не осознает. Но главное, есть примеры, когда люди начинают новую жизнь, когда десятилетиями живут успешно. И я решил: надо смотреть ни на сиюминутный результат, а на перспективу. 

«Камера, параша и кормушка — вот и вся моя жизнь»

Перспектива у Александр Щиглинского — перед глазами. Это его помощник Саша, у которого за плечами — четыре срока. Из воспитанника школы олимпийского резерва он превратился в обыкновенного уголовника.

— Почему я начал дружить с криминальным миром? Потому что люди, с которыми я знакомился, были смелые, у них на всё было свое мнение. Смотрел на них и думал: они не становятся на колени перед законом, они выше всех условностей. Мне как пацану это нравилось. И я хотел быть похожим на них. 

Первый раз Сашу осудили в 18 лет — украл два кошелька. Не успел выйти на свободу — и снова за решетку. 

— По криминальным меркам я стал расти, второй срок у меня уже был за грабеж. Дальше — вымогательство и оружие, — говорит он и загибает пальцы при отсчете сроков. — Потом была подделка документов, опять кража, но уже связанная с угоном машины из Польши. Последний срок — за наркотики. Когда-то я ненавидел наркоманов, но сам таким стал. Вот какой итог моей криминальной карьеры. 

Последний раз Сашу арестовали в 2009 году, за хранение наркотиков ему дали три года. 

— Помню, лежал на нарах и рассуждал: а чего я достиг за свои 36 лет? Осмотрелся: камера, параша в углу и кормушка, которая пару раз в день открывается. Ну, и сокамерники, конечно. Я всегда оправдывал себя, думал, ну я-то лучше. А на самом деле я такой же, как они. Вот и всё, чего я добился в жизни. Все мои мечты в этой камере. И я стал молиться Богу. Просто, как приходило в голову, своими словами. Потому что понимал, что сам я справиться уже не могу.

В Беларуси каждый третий преступник повторно попадает за решетку

В колонии Александр начал читать Библию, но отрывочно — «когда не понимаешь, меньше читаешь». 

— Криминальная среда живет по своим понятиям. В церкви нравственная планка слишком высокая. Например, Христос говорит: если тебя ударили по щеке, подставь другую. А в криминальной среде как?

— Дай в ответ? — пытаюсь угадать я.

— Нет, нужно ударить первым, чтобы быть правым. Не всегда физически, можно и словом унизить. 

В Библии было много непонятного, сокамерники не могли ответить на вопросы, и по четвергам Саша стал ходить на встречи в Дом молитвы, здесь же, на территории колонии.

— Почему я раньше употреблял наркотики, курил? Ну, мне нравилось это. Я жил, с кем хотел, и делал, что хотел. Но куда меня это привело? Зона, вокруг одна зона. Всё, я уже этого наелся, меня это не радовало. Я понимал, что застрял в этом в болоте, но я не Мюнхгаузен и не могу себя сам вытянуть. Мне была нужна помощь, и я просил об этом Бога.

На встречи к зэкам приходит не только пастор. К ним приходят бывшие заключенные, которые вышли на свободу и сменили криминальный кодекс на моральный. И такой пример — лучше любой проповеди.

«Я был топливом для ада»

Эдик с детства дружил с криминалом. Говорит, все местные уголовники — его друзья: кто не знает в лицо, тот знает понаслышке.

— Первое преступление я уже и не помню… А осудили первый раз в 15 лет за разбой, — рассказывает он. — Второй раз — за хищение наркотиков, в 18 лет. И дальше по накатанной пошло. До 30 лет я жил, как обычный зэк — от ходки до ходки. В 2003 году стал верующим. Но мне поначалу никто не верил. Все думали, Эдик пошел баптистов обокрасть. Ну, собака мяукать начала, понимаете? Потому что весь криминальный мир был мною пропитан. Это жизнь была моя! Отнять это — тоже самое, что руку мне отрубить. Я не просто обезьянничал, я этим дышал. По колонии слух пошел: Эдик верующим стал. И сразу реакция: ну всё, головой парень поехал.

Сегодня Эдуард вспоминает это с улыбкой. И говорит, что сам раньше думал, что «верующие люди — какие-то ненормальные»:

— Я думал, ну что это за понятия такие: если тебе дали по правой щеке — подставь левую? Да я ему сразу челюсть сломаю — и всё. Пусть только посмотрит плохо в мою сторону! Чтобы третьему, пятому и десятому не повадно было, чтобы он даже не думал об этом. А тут — щеки подставлять! Или работа. Верующий же должен работать. А я раньше как жил? Пошел, нашел, забрал. С чего это я буду подчиняться каким-то начальникам?

Посмотрел на бывшего авторитета и подумал: если он отказался от воровской короны, поверил в какого-то Бога, то и я поверю

Свое отношение Эдик поменял, когда встретил товарищей по зоне, которые отошли от криминальных дел и поверили в бога.

— Я посмотрел на бывшего авторитета и подумал: если человек имел такой вес в преступном мире и отказался от воровской короны, поверил в какого-то Бога, ну и я тогда поверю. Ведь каждый раз, когда садят в изолятор, повторяешь: «Господи, помоги! Больше бить не буду, воровать не буду». А вышел — против фарта лоховского техника бессильна. И опять занимаешься своими делами. Вообще меня устраивала воровская жизнь. До определенного момента. А потом я просто устал. Когда видишь, что есть чистота, порядочность и слово Божие, понимаешь: всё, к чему ты раньше стремился, и десяти процентов этого не стоит. И если действительно есть рай и ад, то я был топливом для ада. Я хотел, чтобы в жизни моей что-то поменялось. Потому что были только новые сроки и новые колонии. Спрашивал себя: ну неужели меня мама родила, чтобы я всю жизнь в тюрьме просидел, чтобы всю жизнь «каша сечка и Васек, покурим» (фраза из блатной песни «Давай назад» — ред.)? И вот я пришел в церковь.

Эдик говорит, что от своих друзей не отказался. Каждый четверг как волонтер приезжает в колонию: «Там есть люди, которым мы нужны». Участвует в проповедях, собирает зэкам подарки на Рождество, помогает разобраться, как вести себя с администрацией и «влиятельными людьми». Как бы то ни было, зона живет по своим правилам.

— Там каждый знает, что если придет в нашу церковь, получит здесь помощь. Хотя бы шапку и штаны мы ему найдем. 

— Как часто заключенные говорят о несправедливости? — спрашиваю у Эдуарда.

— Они все сидят «ни за что». Вот подходит ко мне человек, спрашиваю: «Сколько привез?» (какой срок дали — ред.) «Восемь с половиной». «За что?» «Засудили, невиноват». И я говорю ему: «Посмотри, здесь 20 человек собралось, каждый из них — ни за что, всё случайно. Так за что все-таки сидишь?» «За разбой». «А за что должен?» «За грабеж». Это образ жизни привел его в колонию, понимаете? Вот у него новая командировка (новый срок — ред.). И пока он головой не дойдет, что нужно меняться, никто ему не поможет.

В Волковысской колонии сидит около трех тысяч человек. На встречи в Дом молитвы приходит не больше 30: и молодые, и пожилые. Был даже дедушка-рецидивист, который провел за решеткой больше 40 лет. Но это вовсе не значит, что после освобождения каждый из них будет ходить в церковь и поменяет образ жизни. Некоторые приходят в церковь, только чтобы получить гуманитарную помощь, меняться они и не собираются. Таких верующие быстро вычисляют и с ними прощаются.

Эдик рассказывает, что сейчас на зоне сидит его друг детства, у которого стаж за решеткой приближается к 30 годам. Он ходит на все встречи верующих, даже когда болеет. Но как только оказывается на свободе — ищи-свещи. 

— На зоне я — свой. Вокруг меня заключенные слетаются гурьбой. Там мои друзья, мы росли вместе. У меня прошлое такое, как у них настоящее. Но в моей жизни Бог всё поменял. Помню, встретил соседа, я с ним лет семь употряблял тяжелые наркотики. Он посмотрел на меня и говорит: «Эдик, я через лет пять с тобой поговорю, посмотрю за жизнь твою». Он знал, что у верующих должны рождаться дети. Говорит: посмотрю на твою веру. У меня теперь 10 детей. Уже о чем-то я могу сказать.

Найти выход из тюрьмы

Саша работает в агроколледже, Эдик устанавливает домофоны, в свободное время проводят встречи для тех, кто недавно освободился и пытается жить по-новому. В небольшой пристройке у церкви живет пять бывших заключенных, которым было некуда пойти: Владимир, Руслан, Андрей, Алексей и Вадим.

Сторожил здесь Володя, он даже не сразу может вспомнить, сколько лет провел за решеткой.

— 29, — немного подумав отвечает мужчина. — В 2013 освободился, и сразу в церковь. У меня ни дома, ни угла своего нет. Конечно, понимал, что надо в своей жизни что-то менять. Понимал, что даже если украду миллион, свою проблему не решу. Всё пропью и снова сяду. Моя проблема — это я сам. Я должен работать, я должен молиться.

Работает Володя на стройке. В свободное время с ребятами доделывают вторую часть пристройки, где в будущем могут жить другие освободившееся.

Пастор говорит, если у человека есть семья и жилье — это хороший старт. Но у большинства нет ни того, ни другого. Тем, кто в колонии работает, на руки выдают пару рублей в месяц. Часто не хватает даже на пачку чая. На свободу они выходят буквально с пустыми карманами.

— На работу устроиться проблема. Это ни для кого не секрет, — рассказывает Саша. — Ну, пойдет он разнорабочим на стройку — до первой пьянки. Где-то цемент там лежит. Вот, появилась возможность «подзаработать». И он этим воспользовался. А дальше по кругу — милиция, СИЗО, суд, колония. Второй момент — специальность. Человеку, который живет криминалом, профессия не нужна. Хорошо, если успел училище закончить или водительские права получить. Сейчас в колониях есть учеба. Я жалею, что сам не учился. Но если живешь по понятиям, ты не работаешь и не учишься, потому что там нужно подчиняться, строем выходить. Работой зэки обеспечены всего на пару часов. Большинство выводят на восемь часов тупатеть (создают видимость работы — ред.) И когда человек видит всю эту кухню на зоне, как ему приспособиться к жизни на воле? Для него жить в обществе — дико. Вышел за ворота — никто с тобой не работает, никто не поддерживает. Наша церковь — это действительно спасение. Здесь тебя не учат, как совершать преступления. 

Самый маленький срок «новой жизни» здесь у Алексея, из колонии он вышел два месяца назад. Недавно вышел на работу — дворником.

— Первый раз я попал в тюрьму в 19 лет. Всего сидел пять раз. Один раз был в ЛТП. В этой жизни я был алкоголиком, наркоманом, бомжом. Сейчас мне 34. Последний раз, когда сидел, понял, что так больше продолжаться не может. Мне нужна помощь, сам не справляюсь. Сокамерники подкалывали: «Ты на воле ходил и не верил. А тут сидишь такой, верующий». Я им отвечал: «Вам бы тоже было неплохо задуматься о своей душе и дальнейшей жизни. Вы все приезжаете: последний раз, последний раз». Я пятый раз сидел и не мог выбраться. Каждый раз выходил и не знал: на день, на два или на месяц. Я выходил и знал, что вернусь. 

У Алексея формально есть жилье: 3-комнатная квартира в Гродно. Но там живет сестра со своей семьей. Они не очень хотят его видеть. Ведь каждый раз, когда Алексей возвращался, к нему приходили друзья с богатым криминальным прошлым. Кому это понравится? И Леша это чувствует и понимает. Поэтому пока живет при церкви. Метет улицы. И находится под надзором милиции.

— Милиция иногда ночью приезжает, проверяют, — говорит пастор. — Под нашим надзором он 24 часа. Когда человек только приходит к нам, мы говорим: ты три дня присмотрись, сможешь ли жить по нашим правилам. Честно скажу, выдерживают не все. Некоторые говорят: «Да у вас тут порядки строже, чем на зоне». Глупости! Просто мы требуем стопроцентного послушания. Первое время они не могут пользоваться телефоном. С территории уходят только с нашего разрешения. Запрещено ругаться матом, курить, распивать спиртное. Мы помогаем с работой, с жильем, встречаемся на службах, но нам важно, чтобы человек показал: я хочу исправиться. Если мы видим, что кто-то даже курить не может бросить, как же он с остальным справится? Так что некоторые от нас сами уходят, не выдерживают, некоторых мы сами отправляем.

Реабилитационный центр при церкви работает с 2006 года. За это время десятки человек вернулись к новой жизни. Нашли работу, завели семьи, разъехались по всей Беларуси.

— Мы всё делаем своими силами. Работу в Волковыске найти сложно, даже несудимому. Но верующие друг другу помогают. Мы — одна семья. На службе бывших осужденных воспринимают нормально, если видят, что человек действительно исправляется. И потом, они ведь замечают положительные примеры. Посмотрите на наших ребят! В конце концов, мы все заинтересованы, чтобы вокруг нас было как можно меньше преступников и как можно больше хороших людей.  

«Имена» работают на деньги читателей. Вы оформляете подписку на 3, 5, 10 рублей в месяц или делаете разовый платеж, а мы находим новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Выберите удобный способ перевода — здесь. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен»!