Алине 26 лет. Недавно она освободилась из тюрьмы, где провела два года. «Твой мир вдруг сужается до размера территории колонии. Там точно так же живут люди. Там есть библиотека, парикмахерская, магазин, кино, — говорит она. — Сознание со временем стирает детали твоего прошлого, и ты перестаешь думать, что за забором есть какая-то другая жизнь». За два года в неволе Алина родила сына, который рос в Доме ребенка на территории тюрьмы. А еще неожиданно приобщилась к театру и впервые играла роль на сцене. И она — не одна такая. В Гомельской «четверке» в качестве «актрис» попробовали себя около 70 осужденных. Об уникальности проекта «Театр в тюрьме» и непростых женских судьбах рассказывает журналист Наталья Пригодич, которая более 10 лет наблюдает за воздействием искусства на души женщин, отбывающих наказание в Гомельской ИК-4.

Еще лет десять назад никто и слушать не стал бы, что преступницы нуждаются в поддержке общества. Но уже тогда, в 2005 году, актер Гомельского облдрамтеатра Алексей Бычков начал ездить в женскую тюрьму как на работу: почти 12 лет он ставит спектакли с участием осужденных в рамках проекта «Театр в тюрьме», инициатором которого выступил шведский актер Йон Йонсон. Реализовать этот международный проект пытались в российских, украинских, а также в других белорусских тюрьмах, но везде он заглох практически на корню. И только Алексей Бычков продолжает репетиции за колючей проволокой, поражая откровенно смелыми экспериментами в пенитенциарной системе Беларуси.

В ноябре этого года Бычков позвонил мне и спросил, не хочу ли посмотреть новый, восьмой по счету, спектакль, в котором играют осужденные. Предыдущие семь я смотрела и потому не раздумывая ответила: «Конечно, хочу!» Мое отношение к проекту «Театр в тюрьме» неоднозначно: оно менялось со временем — от скепсиса, непонимания и даже неприятия до глубокой признательности ко всем, кто к нему причастен.

В назначенный день отправляюсь на улицу Антошкина: в Гомеле каждый знает — там расположена женская тюрьма. Находится она в черте города, неподалеку от гипермаркета, возле которого всегда оживленно. Внешний вид тюремного забора, выкрашенного в нежный салатовый цвет, не вызывает мрачных ассоциаций, тем более, что окаймляет его не грубая «колючка», а несколько рядов тонкой, едва заметной, проволоки под напряжением. За ограждением видны новые строения из белого кирпича и купол церкви.

Как всегда, на КПП получаю вместо билета на спектакль разовый пропуск на территорию колонии. Иду вместе с другими приглашенными в клуб мимо швейного цеха, где в окнах видно, как женщины в одинаковых платьях из красной в цветочек ткани работают за швейными машинками, мимо административного здания, новых общежитий для осужденных. Вот и клуб, он расположен рядом со столовой.

Когда я смотрела в «четверке» предыдущие спектакли, в качестве зрителей были осужденные, на этот раз постановку показывали для международной делегации. Но атмосфера была та же — волна мощной энергетики шла со сцены в зал и обратная волна — из зала на сцену. Эмоции просто зашкаливали. Как сказал мне потом о проекте «Театр в тюрьме» один из членов делегации: «Такого в тюрьмах еще не было!»

Действие спектакля происходит в психбольнице. Идея в том, что сумасшедший дом — не в этих стенах, а за пределами психушки, в «большом мире», где ложь, предательство, безразличие, коррупция стали уже нормой. На глазах у зрителей в очередной раз происходит невероятное перевоплощение осужденных.

Многих из «актрис» я уже знаю по именам. К примеру, Лена за эти годы играет уже в четвертой постановке. Мое внимание привлекла «актриса», которую я прежде не видела на сцене. Она была особенно органична в своей роли, блестяще передала внутреннюю чистоту своей героини, и это так контрастировало с местом, где показывали спектакль, что на протяжении всего действа у меня стоял ком в горле. Под конец я все же не удержалась — расплакалась. После спектакля подошла к ней, чтобы поблагодарить за пережитые эмоции. Так и познакомились.

«Когда я шагнула за тюремный забор, было чувство, будто шагнула в чью-то чужую жизнь»

Оказалось, Алина Терешко, так зовут девушку, недавно освободилась из тюрьмы. Она специально приехала из Минска по просьбе режиссера Алексея Бычкова и администрации колонии, чтобы сыграть в постановке для гостей из Германии, Нидерландов, Казахстана, Молдовы, Украины, России и других стран. Ведь спектакли здесь ставят без второго состава, и когда «актриса» уходит на свободу — спектакль умирает.

— Когда я снова вернулась в колонию, временами меня накрывало: ведь я уже четыре месяца провела на свободе. Сегодня у меня было ощущение дежавю: та же атмосфера, те же люди, тот же клуб. Иногда я даже выпадала из реальности: господи, когда же у меня срок закончится, — поделилась она своими ощущениями.

Через несколько дней мы созвонились, и Алина согласилась пообщаться. Причем, сразу дала понять, что не собирается скрывать имя, потому что принимает свою жизнь такой, какая она есть. Говорит, два года, проведенных в тюрьме, стали для нее важным опытом, благодаря которому она переосмыслила многое.

— Алина, если не секрет, за что ты попала в тюрьму?

— Не поверишь, украла в огромном торговом центре нижнее белье и дорогие купальники. Я воспитывалась в обычной полной семье с нормальным достатком. Когда мне исполнилось 16, стала жить с парнем, который был старше меня на три года. Он был со мной 24 часа в сутки, у меня не было друзей — он занял все мое пространство, но при этом не был надежным человеком, на которого можно опереться. В общем, я привыкла рассчитывать только на себя. Почему украла? Это, наверное, что-то из серии «вижу цель, но не вижу препятствий». Все было спонтанно: увидела красивый купальник, захотела, взяла. Купальник стоил 3, 5 млн рублей, он был весь в стразах Swarovski — я просто повелась на все эти блестяшки. Понимала, что муж никогда в жизни не купит мне ничего подобного. Да и продавщица была какая-то вялая — ей не было никакого дела до покупателей. Задержали меня сразу же, на месте. Помню, как адвокат успокаивал: «У нас еще за трусы с носками никого в тюрьму не сажали». Но дали срок — два года.

— Тебе на тот момент было всего 24. Что помогло пережить эти два года в изоляции и не сломаться?

— Рождение сына и репетиции спектакля. В тюрьме сразу переключается сознание: ты понимаешь, что не можешь изменить ситуацию. Твой мир сужается до размера территории колонии. Здесь точно так же живут люди. Здесь тоже есть библиотека, парикмахерская, магазин, кино. Сознание со временем стирает детали твоего прошлого, и ты перестаешь думать, что за забором есть какая-то другая жизнь.

— Рождение сына? То есть ты родила ребенка, когда отбывала наказание?

 — Да. Меня задержали, и пока шел суд, я была под подпиской о невыезде. Жила дома, с мужем. Когда меня привезли в тюрьму, узнала, что беременна — две недели. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Я официально замужем, но ребенка рожать не планировала. Помню то ощущение — зарождение нового человека внутри меня. Оно было настолько сильным, что я решила рожать. На территории тюрьмы есть Дом ребенка, и Марк, так я назвала сына, рос в этом доме. Я виделась с ним каждый день: по будням — по 1,5 часа в день, по выходным — по 4 часа. Мой сын достаточно развитый для своего возраста ребенок, он даже опережает сверстников, потому что им занималась педагог по развитию, он все делал вместе с детками, тянулся в развитии за старшими. В общем, мы были вместе с Марком до моего освобождения. Это очень важно для зарождения материнских чувств.

— Ты помнишь тот день, когда вы с Марком вышли на свободу?

— Да, конечно. За воротами тюрьмы меня встречали мама, бабушка и брат. Они приехали за мной на машине. Не верилось, что все уже закончилось. Даже не знаю, как описать те сложные эмоции — растерянность, потерянность, глаза разбегаются, не знаешь, как на что реагировать. Мы вышли с Марком, я держала его на руках. Сыну на тот момент был год и три месяца. «Марк, познакомься, это бабушка», — говорю и ставлю его на ножки. Моя мама протянула к нему руки: «Маркуша, поехали домой», а он развернулся и побежал назад в колонию. Вот сейчас рассказываю, вроде бы смешно, а на тот момент, когда он взбирался по ступенькам КПП, у меня сердце чуть не разорвалось…

— Сложно было вам с Марком адаптироваться в «большом мире»?

— Да, очень. Есть выражение «начать жизнь с чистого листа». Это, наверное, про меня. Сейчас рисую на этом листе совершенно новую картину. Многие говорят, что я сильно изменилась: сейчас я имею собственное мнение, спокойно его высказываю, научилась говорить твердое «нет». Когда шагнула за тюремный забор, сразу было чувство, будто шагнула в чью-то чужую жизнь. Я ведь из колонии не младенца новорожденного привезла, а ребенка, которому больше года. Я не представляла, как с ним обходиться, потому что ни разу в жизни его не кормила, не купала. Не знала, что делать, когда он чего-то захочет. Как ему объяснить, если что-то нельзя. Нам с Марком пришлось выстраивать взаимоотношения заново. Самым непростым был первый месяц. У нас 3-комнатная квартира, ребенок не привык к таким площадям. Он боялся один заходить в комнату или оставаться там один, потому что раньше постоянно был в окружении детей. Сейчас уже освоился: носится по комнатам. Только сейчас Марк начинает любить, когда его гладят или обнимают — первое время отталкивал руки, настолько не привык к ласке. В Доме ребенка у него появились и хорошие привычки: он никогда не съест чего-то сам, пока не обойдет всю квартиру и не накормит всех. Надеюсь, мой сын вырастет хорошим человеком. До колонии я училась на социального педагога, мечтаю стать психологом. Но пока для меня главное — это Марк. Вся моя жизнь теперь строится по его графику.

— Тюрьма каким-то образом повлияла на твои отношения с мужем?

— Повлияла. Я подала заявление на развод, сейчас живу с мамой. Наверное, тот, кто имел для тебя значение в 20 лет, может утратить всю свою значимость, когда тебе 26. Вообще у меня такой переворот сознания произошел в тюрьме! Я там бросила курить, приобрела новые увлечения и интересы, стала более самодостаточной. Теперь мне неинтересно с мужем — кажется, что мы с ним на разных уровнях развития. Когда-то он был пределом моих мечтаний, мне нравилось с ним тусоваться, а теперь нескучно наедине с собой. Я благодарна ему за ребенка. Но это не тот человек, с которым я хотела бы прожить свою жизнь.

— Я общалась с другими осужденными, в том числе с отбывающими наказание за убийства, они говорили, что репетиции спектаклей позволяли им переключаться на другую жизнь, внутренне не сломаться. Чем театр в тюрьме был для тебя?

— Однажды девочки из моего отряда, зная о том, что я беременна, предложили сходить с ними на репетицию спектакля «Солнце светит всем». Для меня роли не было. Алексей Михайлович написал ее специально для меня: именно такой он меня увидел — позитивной, открытой для всех. Я стала ходить на репетиции. Потом родила. И у меня такая движуха началась: работа, ребенок, театр. И так восемь месяцев. Понимаете, там сутками находишься с людьми, совершившими преступления. С женщинами, которые по оценкам общества, аморальны. Репетиции были для меня способом избежать той реальности.

— Большинство осужденных не хотят извлекать для себя какие-то уроки, они думают, как бы скорее освободиться и снова гулять. Мало кто из них переживает за детей, родителей, — продолжае Алина. — Разные люди, конечно. Есть детоубийцы, которые вызывают противоречивые чувства. У нас была девочка в отряде, выбросившая из окна своего ребенка. Тихая такая, в очечках, даже разговаривает шепотом — такое чувство, будто тени своей боится. Кажется, что она не осознавала на тот момент, что творит, и теперь не осознает, куда попала. Есть другой тип женщин. Она закопала своих детей, потому что они бухать ей мешали, и в тюрьме ведет себя соответственно — нагло и беспардонно. Это страшно. Постоянно хотелось ей напоминать: «Ты соображаешь вообще, что наделала? Тебе дети твои не снятся? Ты здесь живешь, а над тобой вон там, выше, будет Суд страшнейший». Человек так и не осознал, что произошло.

Жалко женщин, совершивших убийства на бытовой почве. Большинство из них не помнят, как убивали. Каждый день их что-то грызет изнутри: они не понимают, как это произошло, почему у них выключилось сознание — разбирают ту ситуацию, будто под микроскопом. Особенно страдают женщины, имеющие детей: «Как я могла убить (мужа\его любовницу\подругу), у меня ведь ребенок». Им постоянно кажется, что это какая-то ошибка: «Может, это все-таки не я», ведь на подсознательном уровне человеку надо во что-то верить. Репетиции позволяли мне не зацикливаться на всем этом, хотелось, чтобы мое развитие не ограничивалось такими разговорами, хотелось развиваться дальше.

— Когда я смотрела спектакль, меня не покидало ощущение, что ты не раскрываешь образ, а проживаешь жизнь своей героини. Как тебе удалось так перевоплотиться?

— Сам сюжет спектакля мне очень близок: люди, которые находятся в психушке, не боятся, вдруг кто-то подумает, что они сумасшедшие. А мое мировоззрение муж раньше воспринимал так: «Ты больная, ненормальная». Он часто делал мне замечания, пытался загнать в какие-то рамки, убеждал, что я веду себя странно. А тут появилась возможность побыть на сцене официально сумасшедшей, и тебя никто за это не осудит (смеется). Мой внутренний мир мало кому понятен. Я настоящая — как раз та, что была на сцене. Алексей Михайлович увидел это во мне и помог мне раскрыться. Он стал для меня настоящим другом. На репетициях мы разговаривали не только на темы театра. Он делился с нами своими впечатлениями о проведенном отпуске, о ролях, которые играет, рассказывал много интересного, что расширяло наш кругозор. Алексей Михайлович помогал каждой из нас полюбить себя и принять. Я ведь до колонии не занималась в театральных кружках. Освободившись, сразу записалась в Минске в театральную студию.

«Когда мы ставили первый спектакль, сложили сроки восьми «актрис» и были поражены — более 100 лет лишения свободы»

В Беларуси — две женские тюрьмы. Помимо Гомельской ИК-4 или «четверки», как ее называют осужденные, есть еще ИК-24 в Заречье Речицкого района, где отбывают наказание женщины, неоднократно попадавшие в места лишения свободы.

Как рассказала «Именам» заместитель начальника по исправительному процессу ИК-4 Елена Лукомская, в колонии сейчас отбывают наказание более 1,5 тысяч осужденных со всей Беларуси и иностранок, совершивших преступления на территории нашей страны.

Только за последние 10 лет в ИК-4 построены административный корпус, банно-прачечный комбинат, медсанчасть, церковь, два новых общежития. На территории колонии есть магазин, парикмахерская, клуб, столовая, Дом ребенка, спортзалы для осужденных и сотрудников колонии.

В 2004 году Беларусь посетил шведский актер Йон Йонсон, известный тем, что ставил в тюрьмах Швеции и Америки спектакли с участием пожизненно заключенных и осужденных на длительные сроки. Презентация его проекта прошла успешно: он был одобрен Департаментом исполнения наказаний МВД Беларуси и стартовал в ИК-4.

— С этого момента в нашем режимном учреждении началась терапия искусством, — говорит Елена Лукомская. — Изначально международный проект «Театр в тюрьме» стал чисто белорусским. ИК-4 — единственная колония на постсоветском пространстве, где он продолжается. Алексей Бычков на репетициях создает атмосферу, в которой женщины раскрываются перед собой и другими, становятся сплоченными, постигают простые истины, о которых прежде никогда не задумывались.

Актер драмтеатра Алексей Бычков впервые начал работать с осужденными в 2005 году. За эти годы в качестве режиссера он выпустил 8 спектаклей, подготовка к каждому из них длилась по году. Было в работе еще два спектакля, репетиции над которыми продолжались длительный период — эти постановки практически готовы, но их премьера не состоялась «по объективным причинам», пояснил режиссер. Бычкова в «четверке» знают и сотрудники, и отбывающие наказание. Он приезжает туда по 3–4 раза в неделю. Работает практически на энтузиазме. Сам он обсуждать эту тему не хочет, но, насколько мне известно, получает за это всего лишь 70 рублей в месяц.

Прекрасно помню, как почти 12 лет назад я восприняла новость о том, что востребованный в театре актер начнет работать с преступницами. Алексей Бычков сыграл более 100 разнохарактерных ролей на театральной сцене, снимался в российских сериалах «Каменская», «Особый случай», «След» и других. Зачем ему понадобилось обучать актерскому мастерству людей, имеющих смутное представление о театре? Спросила тогда, знает ли он, за что отбывают наказание женщины, которых он отобрал для репетиций спектакля. «Меня это не интересует, — ответил он. — Я смотрю на них как на людей с искалеченной судьбой».

Из письма осужденной, адресованному Алексею Бычкову:

«Каждая из нас прошла через свое эмоциональное минное поле. В театре мы учились чувствовать. Учились аккумулировать свои лучшие качества. Мы приходили на репетиции, с удовольствием общались друг с другом, расчищали свои головы от плохих и злых эмоций, появлялась надежда, что все в жизни сложится хорошо».

Также прекрасно помню, что на премьере первого спектакля с участием осужденных, который проходил на сцене Гомельского драмтеатра, меня не покидали дурные мысли.

Показ был закрытым: в зрительном зале — сотрудники колонии, Департамента исполнения наказаний и родственники «актрис». После занавеса — слезы в зале, слезы — на сцене, поклоны, аплодисменты, цветы, комплименты, журналисты, фотокамеры. Все это казалось чем-то из области ирреального. Проникнуться происходящим мне тогда мешало преступное прошлое «актрис». Возможно, потому что по роду своей деятельности мне неоднократно приходилось бывать на судебных разбирательствах, где я также видела много слез, но это были совсем другие эмоции — люди плакали от горя, безысходности и отчаяния. Эти женщины причинили много боли другим, в том числе самым близким людям. Вот где драма, сюжет которой не перепишешь и не отредактируешь.

Из письма осужденной, семь лет находящейся в тюрьме за убийство. Адресовано Алексею Бычкову

«Думаете, легко жить с сознанием, что ты убил человека? А между тем стечение обстоятельств или просто судьба сделали так, что однажды ты играешь роль в спектакле, где тебя подозревают в убийстве. Вот это настоящее испытание! Потому что если бы мне задали вопрос, как это произошло, я не знала бы, как на него ответить. Жизнь — сложная штука. Я не знаю, что со мной произошло в тот день, но знаю однозначно, что это была другая девушка — не та, что живет во мне».

По мере того, как я ездила смотреть другие спектакли в «четверку», общалась с режиссером, «актрисами», их родственниками, рос интерес к этому проекту. Вместе с ним росло и убеждение, что подобные проекты в закрытых учреждениях просто необходимы. Взять хотя бы такой факт. Одна из «актрис», игравшая в первом спектакле, имела две судимости. Освободившись, вышла замуж, родила и воспитывает троих детей.

Всего за 12 лет в спектаклях было задействовано около 70 осужденных. Среди них — женщины не с одной судимостью. Так вот, после участия в проекте «Театр в тюрьме» в места лишения свободы из этих 70-ти вернулась только одна — остальные начали строить свою жизнь на свободе. Это говорит о многом.

«Были моменты, когда опускались руки. Потом всё изменилось. С каждым приходом Алексея Михайловича будто крылья вырастали»

Еще я поняла, что показ спектакля — не самоцель, главное общение с людьми, длительное время пребывающими в изоляции. После одного из спектаклей я познакомилась с Риммой, она была осуждена на 17 лет за убийство. На момент совершения преступления ей было всего 18. До участия в проекте Римма уже «отсидела» лет восемь. Эту девушку я видела в четырех постановках. Однажды попросила ее описать героиню, которую она играла. «Она совсем одна, никому не нужна. Она несет зло, не желая этого, пытается быть хорошей, но у нее это не получается». И добавила, что играла на сцене не роль, а свою жизнь.

Спустя два года я снова общалась с Риммой. На мой вопрос, что изменилось в ее жизни после нашей последней встречи, она ответила: «Все идет только к лучшему. Когда этот проект только начинался, в воздухе витали отчуждение, скованность. Каждая из нас стремилась выглядеть или показаться лучше, а на самом деле не получалось… Постепенно мы научились располагать к себе друг друга. Если бы не театр, я бы замкнулась. Были моменты, когда опускались руки, я сидела и не знала, что мне делать, как жить дальше. Ничего не хотелось, даже расчесываться… Потом всё изменилось. С каждым приходом Алексея Михайловича, с каждой репетицией, с каждой премьерой будто крылья вырастают».

Насколько мне известно, Римма освободилась условно-досрочно. И, как говорят сотрудники «четверки», пока ничего плохого они о ней не слышали.

Общалась я и с «актрисой», которая осуждена на 3,5 года за мошенничество в особо крупных размерах, связанных с непогашением банковских кредитов. И с другими осужденными, задействованными в проекте. Все копалась в их прошлом. А потом, после просмотра очередного спектакля, вдруг поняла — не это главное. Хотелось знать, о чем они думают, с какими мыслями выйдут на свободу. «Актрисы» говорили, что сцена пробуждает в них что-то доброе и светлое, заложенное самой природой, и стирает ненужное, наносное — то, что дала им жизнь.

Больше всего Алексея Бычкова беспокоит, что в последние годы женщины, поступающие в тюрьму, очень изменились — они перестают быть женщинами, многие из них бросают своих детей. Наверное, поэтому практически в каждом спектакле режиссер затрагивает тему материнства, пробуждая в них это утерянное чувство. Около 30% осужденных в «четверке» лишены родительских прав и отбывают наказание за злостное уклонение от уплаты за содержание своих детей.

Помимо того, что проект «Театр в тюрьме» уникален сам по себе, Алексей Бычков все эти годы делает в его рамках невероятные для пенитенциарной системы эксперименты. Совершившие тяжкие преступления выступают не только на сцене клуба, они еще гастролируют со своими спектаклями, то есть проект вышел за территориальные границы исправительного учреждения. Показ трех спектаклей прошел на сцене Гомельского областного драмтеатра, осужденные выезжали на гастроли в Минск (ДК «Матрица»), Мозырь (ИК-20 для мужчин) и Заречье Речицкого района (ИК-24 для женщин). Необычным было и то, что в одном из спектаклей вместе с осужденными играла профессиональная актриса, выпускница ГИТИСа Наталия Задорина (жена Алексея Бычкова). В другой постановке впервые в сугубо женский актерский состав включены двое мужчин — начальник медчасти и сотрудник режимного отдела колонии, что само по себе кажется чем-то из области фантастики. Здесь надо отдать должное не только режиссеру Бычкову, но и администрации колонии, которая пошла на такой смелый шаг.

Затем Бычков предложил «актрисам» стать соавторами пьесы, и говорит, они справились с поставленной задачей.

— Этим летом мы показывали восьмой по счету спектакль также на сцене Гомельского драмтеатра. На закрытом показе присутствовал министр внутренних дел Игорь Шуневич. После спектакля он сказал: «Я сегодня поторопился назвать участниц социального проекта спецконтингентом. Они прежде всего люди, и, как видим, талантливые». Мне было приятно это слышать, — говорит Алексей Бычков.

«Работа, столовая, отряд, форма, норма и режим. Репетиции спектакля стали отдушиной в моей серой жизни»

После работы над первым спектаклем Алексей Бычков написал документально-публицистическую повесть «Дело№ …», в основу которой легли восемь писем-исповедей, написанных «актрисами» по просьбе режиссера. Больше десяти лет рукопись этой книги, в которой описан уникальный опыт работы с осужденными, лежит у актера в столе. У него попросту нет средств на ее издание.

В своих исповедях эти замкнутые женщины раскрылись, чтобы очистить души. Приведу некоторые из этих откровений в сокращенном варианте. Страшные судьбы…

Исповедь Татьяны Дмитриевны, осужденной за убийство мужа

«После смерти моих родителей мужа словно подменили. Во время ссор он выгонял нас с детьми из дома. Стал подымать руку, сильно избивал. Дети выросли, у них свои квартиры и семьи. Муж ушел на пенсию. И вот случилась беда. Наверное, пришел конец моему терпению. Однажды муж поехал в деревню. К обеду вернулся, купил бутылку водки и два пива и пошел угощать соседа. Вскоре пришел домой. Я смотрела телевизор. Он зашел в комнату, обругал меня, сказал, что смотреть телевизор я не буду, выключил разветвитель, положил его в карман и собрался выйти. А я взяла и включила телевизор напрямую. Он вернулся, взял зонтик, ударил меня несколько раз. Я выбежала на кухню и налила себе компот. Он пришел за мной следом, взял кастрюлю с компотом и все выплеснул мне в лицо. От такой обиды я взяла нож — и ударила его. Дальше ничего не помню. Мне дали семь лет общего режима. Дети и родные меня поддерживают морально и материально».

Исповедь Галины, второй раз отбывающей наказание

«В 17 лет я попала в тюрьму: кража государственного имущества в особо крупных размерах и грабеж с разбоем. Это меня ничуть не пугало, даже наоборот. Четыре года лишения свободы: тюрьма, этапы, зона… Было интересно, любопытно — та же игра. Отсидев два года, освободилась условно-досрочно с мыслью продолжить свою преступную «карьеру». Родные верили в мое исправление, а я просто играла. На сей раз мое любопытство проникло в сферу наркомании. Я жила ровно пять месяцев, не думая ни о ком и ни о чем. В итоге зона — три года. Но интереса уже не было — пройденный этап. Три года полной неизвестности, растерянности и небытия. Закрался страх… Мама, где ты? А мамы нет! Ты убила ее…» (мама Галины покончила жизнь самоубийством, Галина считает себя виновной в ее смерти — прим. автора).

Исповедь Юлии, осужденной за убийство

«Меня навестила «подруга». Пригласила в гости к соседу. Сказала, что она только оттуда, там хороший вечер, куча развлечений, а мне нужно развеяться. Я пошла. Звонок в дверь. Нас встретили. Вижу — пьяные рожи, дешевое вино, какие-то разборки… Драка! На меня что-то летит, я вижу кровь. Свою кровь! Хватаю нож! Удар! Второй! Хрип! Труп! …За тюремной решеткой дождь. Кругом полумрак. Слушая тишину и вой собак, я думаю: Почему у меня все так? Все не так! Никто не приготовит мне чудесный ужин и не подарит цветы… Кто я? Разочаровавшаяся в жизни девушка, думающая о самоубийстве»… Несмотря ни на что, жизнь всегда дает нам второй шанс. Моим шансом, светом в темном тоннеле стал театр».

Исповедь Татьяны, осужденной за наркотики

«После смерти матери моя жизнь с катастрофической скоростью покатилась под откос. Я сама, своими руками, губила ее: стала гулять, выпивать, устраивать пьяные оргии. Братик остался со мной, ему было 10 лет, когда умерла наша мама. Из-за моей разгульной жизни я чуть не потеряла его. Больно вспоминать об этом. Однажды ночью я проснулась — будто меня кто-то толкнул. Я открыла глаза, огляделась — рядом никого. Не было в кровати и Артемки. Я выскочила во двор — темень непроглядная. И только в сарае сквозь щели пробивался слабый свет. Я бегом туда… А братик стоит с веревкой в руках и вот-вот. Простите, не могу больше об этом… Потом я втянулась в наркотики и попала за решетку. Зона. Однообразие: работа, столовая, отряд, форма, норма и режим. Пока не появился «Театр в тюрьме». Для меня репетиции стали отдушиной в моей серой жизни. Только теперь я поняла, сколько боли и страданий приносила своему братику. Я единственный близкий Артемке человек не дала ему ту теплоту, любовь, поддержку и заботу, которую он заслуживал — и государство забрало Артемку в интернат для детей-сирот».

Помимо исповедей в книге есть авторские монологи. В одном из них Алексей Бычков рассказывает пронзительную историю, произошедшую во время репетиции. Наталье, одной из осужденных, сообщили: только что скончался ее отец. Прямо на репетиции у нее случилась истерика. Другие «актрисы» стали утешать ее — и пошла цепная реакция: 10 женщин стояли и плакали. В недавнем разговоре с Бычковым я узнала, что этот эпизод он собирается вводить в свой новый спектакль, репетиции над которым уже начались.

— А Наталья уже освободилась, родила четверых детей и все в ее жизни благополучно, — добавил он.

Все причастные к проекту «Театр в тюрьме» говорят, что его цель — вернуть обществу здоровых людей. Женщине нужно оставаться женщиной в любой ситуации, даже в условиях несвободы. Ведь вернувшись домой, она должна нести своим близким тепло и любовь.

Можно было бы привести еще много аргументов в пользу подобных проектов в тюрьмах, но лучше приведу выдержку из книги «Дело № …». Вернее, размышления одной из «актрис»:

«Зона не исправляет человека, нет. Она уничтожает в нем все человеческое. Чтобы выжить, надо спрятать поглубже все самое доброе, чистое, светлое, хорошее, надеть маску — и играть. Никому не интересно, кем ты был «до», что там у тебя внутри. Тут волчий жестокий мирок стаи, где всем на тебя наплевать. Копить в себе долгие годы чувства и эмоции, не давая им выхода, опасно: не знаешь, где и когда взорвется эта бомба. Куда же выплескивать хотя бы время от времени эту опасную, гремучую, ядовитую смесь? Самый безобидный простой и очень подходящий выход — театр. Зачастую, играя на сцене, ты играешь отчасти саму себя, но никому кроме тебя это не известно».

Как вы можете помочь

«Имена» поинтересовались у Алексея Бычкова, нужна ли какая-то помощь его проекту «Театр в тюрьме». Он будет рад, если найдутся люди, которые помогут издать его книгу «Дело № …» об уникальном опыте работы с осужденными. Если вы можете помочь, пишите нам на е-мэйл [email protected]

«Имена» работают на деньги читателей. Вы присылаете 5, 10, 20 рублей, а мы делаем новые истории и помогаем еще большему количеству людей. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен». Нажимайте сюда и выбирайте удобный способ для перевода!