«Раней мужыкi спявалi, а цяпер усе поўміралі. Як жыць без песень? Я як спяю, мне лягчэй», — улыбается в 32 золотых зуба дядя Миша из деревни Тонеж Лельчицкого района. Затягивает «Туман-туманочак» — песню, которой лет больше, чем можно упомнить. Он единственный на все «колiшнiя» хаты знает еще, как петь народные мужские песни. Таких, как дядя Миша, пару десятков на всю Беларусь. Когда-то давно их уже записывали этнографы, но почти все записи осели в архивах, где пленки рассыпаются в пыль. Руководитель проекта «Спеўны сход» Сержук Долгушев собрал команду отчаянных робинзонов, чтобы отыскать на Полесье поющих, как в старину, дедушек, познакомиться с ними, записать и выпустить спевы на дисках. Сохранить традицию, пока не поздно.
Идея опубликовать мужские песни полешуков появилась у Сержука Долгушева в 2017 году. Так «Спеўны сход» запустил новый проект Tradycyja, цель которого — популяризовать белорусскую традиционную музыку и песни. Сделать так, чтобы свое, народное, узнали и полюбили как можно больше людей.
В советское время этнографические экспедиции ходили на Полесье караванами, чтобы записать, как поют наши деды — то особое пение, от которого вибрирует и тело, и воздух. Но когда Долгушев стал искать эти записи, оказалось, что почти все они лежат в архивах, а архивы закрыты. Говорит, государственные учреждения и на руки записи не выдают и сами диски не выпускают. Самые старые белорусские записи хранятся в Санкт-Петербурге, в Пушкинском доме. Но чтобы их забрать, должно подключиться государство. Однако, говорит Сержук, никто из ведомст не хочет этим заниматься — муторно и не очень интересно.
Сержук обратился к этнографам, но те ответили, что записи принадлежат им, и они сами хотят их издать, ни с кем делиться не будут. Когда издадут — неясно. Пленки тем временем размагничиваются и рассыпаются. Дедушки умирают. Традиция уходит, а многолетняя работа превращается в бесполезную груду пластмассы.
В итоге на первый диск Сержук материал наскреб. Но на следующие, решил, проще поехать и всё записать самому. Собрал команду и вместе с единомышленниками отправился в этно-экспедицию.
Как три Полесских спевака доехали до Москвы
В семь утра на трех машинах мы выезжаем из Минска. На руках список из трех имен — Степан Дубейка, Иван Прибора и Василь Швед. Никого из них уже нет в живых, но 30 лет назад трое этих мужчин выступали с концертами по всей округе и даже попали в международный музыкальный атлас фольклора — сборник традиционных исполнителей со всего света.
— В 80-е годы в ЮНЕСКО собирали фольк со всей планеты, и дали слово белорусам. Наши выслали, конечно, «Песняров». Но это не закатило, потому что «Песняры» — это ни разу не фольк, — рассказывает Сержук Долгушев.
Говорит, благо, к поискам подключилась белорусских голосов подключилась этномузыковед Зинаида Можейко, которая в те годы как раз колесила по Полесью, заходила в хаты, записывала традиционные спевы и даже сняла о местных солистах фильмы «Рух зямлi», «Крывыя вечары, «Память столетий» и другие.
— Она предложила для атласа лельчицких певцов. И они так всем понравились, что их отвезли на студию грамзаписи «Мелодия» в Москву и включили в международные фольклорные сборники.
На родине Дубейки, Приборы и Шведа говорят, традиция мужского пения сохранилась лучше всего. Задача экспедиции — приехать в их родные деревни, поговорить с родственниками и местными, отыскать по соседству других дедушек, которые помнят еще, как петь по-полешуцки.
— Сколько лет колишним песням? — спрашиваю у Ирины Мазюк, этнографа и старшего преподавателя Белорусской государственной академии искусств.
Она вздергивает брови:
— А сколько лет вашим генам?
Раньше лес гудел, потому что каждый пастух пел
Первая точка нашего путешествия — деревня Глушковичи, на самой границе с Украиной. Название у деревни говорящее — мы трижды сбиваемся с пути, пока попадаем, наконец, в нужное место. У местного Дома культуры — праздник, День деревни. Из колонок — диско поло, у сцены пограничники приглашают детей и родителей сфотографироваться с винтовкой и пистолетом. Плавится под солнцем сахарная вата.
Десять лет назад тут жил и пас коров Иван Прибора, мастер «подвода» — так называется партия в пении на октаву выше, чем у остальных, она как бы подводит, подытоживает другие. Местные бабушки, которые помнят еще Ивана, рассказывают, что юноша очень заикался, но только начинал петь — болезнь уходила. Правда, Иваном Прибору никто не звал. Только по кличке — Барсук. Почему? Местные бабушки пытаются вспомнить. Та, что называет себя Баландихой, объясняет:
— Клички на деревне — обычное дело и совсем не обидное. Колісь мой прадед, когда на болоте косили, сказал: «Давай наварим баланды». И теперь кажуць на нас — «баландюки». А ёй (показывает на другую бабушку) бацька казаў, калі малы быў, не «баран», а «каран» — яна цяпер «караніха». «Барсуки» — тоже что-то древнее. Ляпнул прадед, и стал Иван борсуком на всю жизнь. В магазине, когда денег не хватает, пишут не фамилию, а кличку. Потому что по фамилии никого не найдешь, — говорит она.
У, богато было голосистых! Надо было их в музей поставить, да поумирали все.
Много лет Иван ездил с концертами по округе и даже в Москву. Но сегодня слова тех песен и мотив знают только местные старики. И еще фольк-ансамбли. Группа «Рада», которая участвует в экспедиции, — одна их них. Когда солисты выходят к сцене, чтобы зычно, без микрофонов, затянуть «Як пайду я цёмным лесам», бабушки в цветастых платках стягиваются в первые ряды, и подпевают. Глядя на них, видно, как стареет традиция — они ведь поют песни, которые пели 50-70 лет назад, про то, как встретили хлопца, как ходили на свидание. Эти песни, по-хорошему, должны петь их 16-летнии внучки. Но внучкам это неинтересно. Вот и поют бабушки. Мужчин, как и молодежи, в толпе поющих сельчан почти нет. Нахожу двоих. Спрашиваю, откуда они знают эти песни? Поют ли сами?
— Мы выраслі на гэтых матывах, — говорит тот, что в кепке, представляется Игнатом. — Раньше пасьвілі товар (скот) па лесу — і лес гудзеў, таму што кожны пастух пеў сваю песню. Усё пачало глохнуць у 80-х. Старыки паўходзілі. Клубы закрыліся. Раньше усе хлопцы пели, а цеперь трэ плаціць грошы, чтобы ў клуб зайсці. І паявіўся інтэрнэт. На хрэн ім тыя песні! Сам я — ні, не спяваю. Пару строчак памятаю толькі. Когда ты целымі днямі на драбілке в каменоломні, выдахнуць не можаш, сям’i не бачыш — якія песні?
— Стыдяцця старыкоў моладыя! — подхватывает бабушка Маня, показывает на свою красивую рубашку и юбку. — Стала наряжацца, а мне дзеці говоряць: «Баба, не позорься, скінь гэці шмоцці — у такім не ходзят ужо!» А я надзела. І буду спявать. Раньше ўсе спявалі, і мужыкі. Цяперь понапіваюцца — і не хочуць спяваць. У, богато было голосістых! Надо было іх у музей поставіць, да пауміралі ўсе.
Бабушки собираются большой гомонящей толпой. Про Ивана Прибору все вспоминают, что «мужик он был хороший». Только жена ворчит:
— А что мне расказаць? Іван паехаў спяваць, а мне трэ за домом догледаць! Усіх дзяцейей на мяне ўзваліў, са сваіміми песнямі! — говорит она.
Сын Ивана Приборы тоже подходит к сцене. Говорит, сам он не поет — нет слуха. Записей от отца никаких не осталось, стариков, поющих в округе, не знает.
Дети Василя Шведа, второго спевака из нашего списка, больше не живут в деревне. После смерти деда продали дом. Внук Андрей Швед — председатель госкомитета судебных экспертиз, на родине он давно не был. В беседе с Сержуком Долгушевым Швед-младший вспоминал, как дед вырезал дудки и играл на них. А еще, что ругался на внука, когда тот делал бумажные самолетики из газет, в которых писали про деда. Тот был местной звездой и бережно хранил все вырезки.
Третий в нашем списке — Степан Дубейка. В 80-х его называли белорусским Шаляпиным и не отпускали со сцены.
— В интернете я только три песни деда смогла найти. Слушаю их на повторе, — говорит внучка Лена.
Мы сидим в хате ее деда, сын Степана Виктор показывает старые фотографии отца — вот в Тонежском ансамбле весь верхний ряд — мужчины. Степан тоже здесь — статный, высокий. Кто их этих улыбающихся солистов еще живой? Виктор пожимает плечами — кажется, никого не осталось.
И рассказывает, что всю жизнь его отец, Степан Дубейка, прошел бок о бок со своей женой: «Пели они и не унывали, что хлеба не было». Известным Степан стал внезапно, в 35 лет. Приехал в Туров, пошел в столовую, там выпил — и запел.
— А ніхто ж такога раньше нікогда не чуў! — смеется Виктор. — Народ у сталовую паваліў, як у клуб. І Сцяпан, каторы ні воднаго класа не скончыў, так добра спяваў, што яго не выпускалі! А потым, праз сарафанае радыё, узнала пра Сцяпана этнограф Зінаіда Мажейко, і стала пра ягого здымацьь фільм, вазіць яго на канцерты. Гэта была новая жізнь!
Спрашиваем у Виктора, поет ли он сам, помнит ли песни отца. Отвечает: нет, никак не может попасть в ритм. И братья его тоже не поют.
Петь — до дрыжиков
Наша надежда — последний поющий дедушка Тонежа дядя Миша. Он сидит на скамейке, не обращая внимания на беспощадных полесских мошек. Кожа у него почти черная от солнца и ветра, зубы — все золотые. Он сидит в костюме, в кепке и белой рубахе с вышитым орнаментом, ждет нас. Дяде Мише 79 лет. 44 из них он работал почтальоном. Остальные — «пас товар». И все годы, как и Степан Дубейко, делил песню с женой, Марией Семеновной.
— Як на вуліцу выйдзем удвох, так і спяваем, — говорит дядя Миша, пока оператор настраивает аппаратуру для записи.
Камеры полешука не смущают — десять лет назад экспедиции для него были делом привычным. Всех своих гостей дедушка может назвать по именам и всем передает «приветы».
— Як пачаў пець? Так усё дзяцінства ў центры жыву. Тут і клуб, і сельсавет. І калі усё уходзілі піць, бабы йшлі ко мне, і спявалі, спявалі, спявалі. Я запеваў, а за мной уступаў увесь хор! — говорит дед и вздыхает. — Усе цяперь пакойныя. Адзін я тут раблю, спяваю, танцую.
Он долго выбирает, что же спеть гостям и поет любимую тонежскую песню «Туман-туманочак». Дальше — шутливую «Ты капуста, ты рассада». А в перерывах рассказывает, как танцевал коробочку, польку, падеспань, краковяк — кружился в два бока, как пчела! Говорит, с 1960-х не было ни одного мероприятия не пропустил. С гордостью перечисляет: в Польше был, в Лясковичах, на Дожинках, был — от Лукашенко недалеко сидел: он на первом ряду, а дядя Миша на втором. В «красном углу» хаты рядом с иконами — проходки на международные фестивали.
— Трагедыя была бы большая, калі бы ў мяня забралі голос. Як жыць без песень? Я як спяю — мне лягчэй. Усе плачут, а я — пяю. Ад сэрца усё адкіну, і забыў. Багато лягчэй, донька, з песней.
— Ни разу не слышал, чтобы мужчины так пели! — говорит Сержук, глядя на дядю Мишу. — Мужчины ведь либо женскую традицию и манеру пения перенимают, либо, отучившись в институтах, начинают по-академически петь, ненатурально. А тут — всё звенит, гремит — до дрыжиков!
Поехали не зря — первая мужская запись есть.
«Стыдно мне, дед, народное петь»
Путеводная звезда экспедиции — этнограф Ирина Мазюк, предлагает ехать в соседнюю с Тонежем деревню Дзержинск (по старому — Радиловичи). Тут живет еще один спевак — Михаил Терентьевич.
Про него нам говорит бабушка, которую мы подвозим от Тонежа до Букчи. Его мы ловим на одном из дворов.
Терентьевич рассказывает, что всю жизнь работал на тракторе. Пел и для души, и для пользы. Для пользы — это когда едешь 200 километров на тракторе и засыпаешь, а песню используешь, чтобы не заснуть. Петь начнешь — сразу легко и бодро. Впервые на сцену Терентьевич вышел семь лет назад, уже на пенсии. Получалось случайно — на свадьбе спел песню, и родственница, которая работала в местном клубе, сказала: «Дед Миша, ты теперь никуда от меня не уйдешь». И отправила его прямиком в народный коллектив.
— Узяла маю руку ў сваю, і калі я збіваўся, пальцы мне выкручвала. Так я разумеў, што трэбо ніже ці вышэй браць. Вучыўся, — говорит дед. И вспоминает, что, как пришел в коллектив, сразу стал брать призовые места и подарки. — То праігрывацель прывязу, то тэлевізар.
— В семье поет кто-то? Как традицию сохраняете?
— Раньше спяваў малодшы ўнук. Я яго треніроваў. А цяперь яму 15 год і ён сароміцца. Кажа: «Стыдно мне, дзед, народнае насіць і пець», — переживает Михаил Терентьевич.
— А за выступления вам платили когда-нибудь что-нибудь?
— З голымі рукамі ніколі не ехалі. То нам баначку, то бутылачку паставяць. Да і навошта плаціць? Мы ж самі сябе гэтымі выступленнямі развлекаем. Навошта мне грошы, калi я проста адчуваю, як голас развіваецца, ідзе далей, дрыжыт званчэй. Добра. І дзеці, значыцца, могуць говорыць: «Я з того рода, каторы спявае».
Как сохранить уникальные полесские песни
Пока мы плывем на пароме через Припять, на Минск, вся команда экспедиции запевает песню про Дунай, которая появилась еще в те далекие времена, когда «дунаем» называли любую реку.
Сержук — тоже из того рода, который поет — с восхищением говорит о Польше, где старикам, которые помнят обряды и старинные песни (а их там в разы меньше осталось, чем у нас), дают государственную стипендию, чтобы они учили традициям молодежь. В Беларуси всё держится на энтузиастах.
— В нашей Академией наук есть около 20 восковых цилиндров с записями 1900-х годов. Что там — никто не знает. Оборудования, чтобы их прослушать в Беларуси нет. Поляки согласились вывести из цилиндров звук, просто потому, что для них история — это интересно. Говорят так: «Будет белорусская запись — мы отдадим вам, а польская — себе оставим», — рассказывает Сержук. И добавляет, что Академия наук, в случае сотрудничества с поляками, готова выступить партнерами проекта.
— Но чаще всего, у нас все боятся, что если поделятся материалами, кто-то на этом заработает. Я, например, записываю диски на свои сбережения. И только рад, если все эти песни появятся в интернете — так их больше людей услышит и полюбит. Потому что если их не издавать, всё просто сгниет.
Чтобы этого не случилось, в рамках проекта «Спеўны сход» Сержук начал собирать деньги на серию уникальных дисков «Традыцыя» на краудфандинговой платформе Talaka.by. Первый диск уже издан, но материала хватит и на другие. Новую поездку на Полесье Сержук планирует уже на следующей неделе. Чтобы собрать уникальные записи, ему нужна поддержка.
Нажимайте кнопку Помочь или переходите по ссылке проекта. Перечислить можно любую сумму — 3, 5, 10 рублей, — кто сколько может. Сегодня от каждого из нас зависит, услышат ли белорусские народные песни наши дети и внуки.
— У нас сохранилось фольклорное наследие в разы больше, чем в Польше и России. Люди в Европе такого, как у нас на Полесье, в жизни не слышали, и для них эти песни — что-то абсолютно невероятное и космическое. Давайте не дадим всему этому уйти в могилу вместе с последними стариками! — призывает Сержук.
«Имена» работают на деньги читателей. Вы оформляете подписку на 3, 5, 10 рублей в месяц или делаете разовый платеж, а мы находим новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Выберите удобный способ перевода — здесь. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен»!