В Девятом отделении ГУ «Психоневрологический дом-интернат для престарелых и инвалидов № 3 г. Минска» по ряду естественных или противоестественных, но всегда страшных причин оказываются взрослые люди, тяжело больные физически и ментально. Им невозможно себя защитить, им трудно о себе заботиться, трудно о себе рассказать. Они выбракованы из привычной нам жизни членами семьи и членами общества. А если о тебе мало кто знает и чужой человек имеет абсолютную власть над тобой, то могут происходить нехорошие вещи. Даже если о тебе заботится государство. И чтобы плохие вещи не происходили с беззащитными людьми, теми, кто не ответит, не закричит, а, может, даже и не поймет, что над ее/его человеческим естеством надругались, в Девятку приходят работать красивые и смелые люди. Эта история — о таких людях и о «Деле „9“».

Локация

Государственное учреждение «Психоневрологический дом-интернат для престарелых и инвалидов № 3 г. Минска», Выготского, 14. Отделение № 9 (дальше по тексту — Девятка, Девятое отделение).

Действующие лица

• Дарья Николаевна Яскевич, психолог интерната, дефектолог, олигофренопедагог, арт-терапевт.
• Геннадий Смоляк, санитар Девятого отделения, 26 лет.
• Александр Курец, санитар Девятого отделения, 29 лет.
• 37 жителей, возраст младшего — 20 лет, старшей — 93 года.
• иные.

Человеческий запах

К сладковатой, пряной смеси запахов мочи, фекалий и нечистого тела в Девятке привыкаешь минуты за три — то минимальное количество времени, за которое смесь впитывается в кожу, волосы и одежду. Это не вонь — это такой человеческий запах. Так пахнет человек, у которого болезнь Альцгеймера украла достойную старость и память о близких, оставив взамен смерть и панику как две единственно возможные перспективы. Так пахнут люди, подгузники которых не всегда успевают менять достаточное количество раз. Люди со сборными букетами из старческих деменций, которые стали причиной тому, что их родственники инициировали лишение своих близких дееспособности и оформили в интернат. Одни их там прячут и стыдятся о них говорить, другие их любят, но не могут или не знают, как справиться с их болезнями, а третьи, кто заботился о них нежно, умерли.

Наше знакомство с санитарами Девятки Александром Курцом и Геннадием Смоляком началось, как и почти все в мире, с женщины. Несколько месяцев назад Дарья Яскевич, психолог дома-интерната, сделала объявление на своей странице в Facebook следующего толка (излагаем в сокращении и с некоторыми согласованными правками):

Репост, пожалуйста! Если не сложно.

Есть Дело «9».

Это важное дело. В доме-интернате есть отделение № 9. Самое тяжелое. Там живут люди с серьезными ограничениями. Взрослые люди, люди-дети. У многих из них за плечами долгие-долгие годы жизни и…болезнь Альцгеймера, которая украла достойную старость, память о близких и взамен оставила только всепоглощающую панику. У некоторых -тяжелая интеллектуальная недостаточность и привычка наносить себе самоповреждения… В этом отделении живут люди-дети, которым нужна наша помощь, постоянный присмотр, забота, любовь, уход и уважение. Мы хотим сделать жизнь в «9-м» лучше. Мы многое сделали, потому что у нас прогрессивное начальство, и хотим делать больше. В отделении живет всего 37 человек, у них появились телевизор и музыкальный центр. Комнаты стали чуточку уютнее. Персонал учится быть этичнее, хотя это непросто. Теперь мы используем знаки дополнительной коммуникации, чтоб бабушки и дедушки сами могли найти уборную, а не блуждать по отделению. НО! Нам не хватает игрушек, средств гигиены и специальных средств. Например, дополнительных ремней для поддержки людей в колясках. Нам не хватает простой хлопчатобумажной одежды, штанов на резинках, клеенок… И, самое главное, нам не хватает людей. Почему не хватает игрушек? Все просто. Дом-интернат — дом для взрослых, а значит с игрушками априори дефицит. Почему не хватает средств гигиены? Они очень быстро заканчиваются, а некоторые, такие как губки, целлюлозные салфетки или присыпки — нет возможности закупить: отделений много, а бюджет не резиновый. Почему не хватает специальных средств — их не производят, да и в бюджете нет такой статьи, а значит здесь мы можем попросить у вас отклика и помощи. Почему не хватает одежды? По очевидным причинам она часто стирается, поэтому быстро приходит в негодность. Но учтите, пожалуйста, нам подходит не всякая одежда — уж очень сложно натянуть джинсы на памперс! Мы справимся. Если вы поможете! Если у вас есть идеи или ресурсы, как порадовать и уважить наших дедушек и бабушек, наших парней и женщин в Девятке, то звоните нам — 80295047757.

Девятка — это самые тяжелые случаи интерната. По своей сути это совокупность комнат, куда взрослые и пожилые люди попадают доживать. И хотя многие (многие, но не все) из них утратили способность мыслить здраво, зато они сохранили базовую палитру эмоций. Как и каждый из нас, эти мужчины и женщины, старики и старухи с психофизическими наследственными или приобретенными особенностями развития разной тяжести все так же радуются, пугаются, раздражаются, любопытствуют, печалятся и гневаются. Как и каждый из нас, они чувствительны к боли. Совершенно беззащитные люди, которых надо любить и оберегать, но не всегда получается.

Сразу оговорим, что нет никакого обаяния Девятки. Проживающие здесь ни разу не милые — местами вредные и скверные, местами веселые и добродушные, обыкновенные люди, которые делали плохое и хорошее, а сейчас, так уж сложилось, живут в Девятке. Преподаватель, актер цирка, оркестрант, директор одного крупного минского производства, отказник, просто бабушка Леонарда, которая в свои 93 года самостоятельно заправляет постель. Передвигающийся по полу на руках и коленях добрый парень Костик с очень страшным опытом в «той» жизни. Лена, которая ждет, что кто-то ей принесет радио, и старушка Люся, у которой «куркуляк болит». Под куркуляком Люся подразумевает сердце. Бабушка Валя, которая считает санитара Геннадия жадным и постоянно спрашивает, где санитар Александр. Перманентно раскачивающийся Данила, которого стоит только почесать на макушке, как он сразу же успокаивается. Жанна. C Жанной вообще надо быть внимательным, потому что она может вас съесть.

Романтики в работе санитаров — ноль, зато много продуктов человеческой жизнедеятельности, много физического и умственного труда: поднять тяжелого человека, поменять ему памперс, покормить, пересадить, уложить, подмыть, прокатить в коляске вдоль периметра интерната, уделить внимание, отозваться на просьбу, поговорить. Проделать все это максимально оптимизированно и с каждым даже физически не представляется возможным. А после — влажная уборка туалетов, комнат и коридоров. Смена — сутки через трое без права на сон. Трое санитаров на тридцать семь человек. Работа тяжелая, рутинная с низким уровнем заработка и с высоким уровнем стресса.

Но при этом восхвалять людей только за то, что они подтирают другим людям попы, не стоит. Стоит за другое.

Санитары: Александр и Геннадий

Геннадий Смоляк работает в отделении чуть больше года. Раньше у него были длинные волосы, за которые он прятался, а теперь короткая стрижка. Первые два месяца в Девятке он по возможности молчал и избегал коммуникаций с персоналом. Потому что не понимал, как наладить ненасильственный механизм общения с коллегами. Геннадий против халатов (потому что белый халат для него есть символ власти и контроля) и за то, чтобы вывести однажды своих подопечных на берег моря и подышать соленым воздухом. Всем советует читать Берроуза, хотя сам читает толковую и качественную литературу.

— Я не продаю свое время за деньги. Мне здесь интересно, у меня есть силы и возможности участвовать в жизни этих людей, оказывать им поддержку, разнообразить их день. Показать пример гуманного отношения к ним. Наверное, я здесь нужен сейчас, потому что если бы я был нужен в другом месте, работал бы в другом месте, — говорит Геннадий.

— А вы только хорошее рассказываете? — задает вопрос Александр Курец, застав ту часть нашего диалога с Геннадием, в которой мы говорили о положительном, которого удалось достичь в Девятке за последний год ценой усилий нескольких небезразличных людей.

— Вот Саша, он может о плохом рассказать, — Геннадий передает слово вошедшему в комнату санитару Александру. Под «плохим» Геннадий подразумевает несовершенства отношения и ухода за живущими в Девятом отделении людьми со стороны коллег.

— Мне надо с руководством посоветоваться, — отвечает Александр Курец, иронично подразумевая под руководством психолога Дарью Яскевич, за которой он (и Геннадий, к слову, тоже) «пошел» в Девятку.

— На самом деле тут уже дали несколько ссылок на плохое. Можешь вполне о плохом. Я не могу о плохом, потому что я, наверное, слишком слабый человек для таких разговоров.

— Да, если хотите немного плохого в интервью, я могу, — судя по тону, Александр определяет бессмысленным присутствие журналистов, равно как и саму профессию.

— Это не интервью, и плохое — не самоцель, но что происходит в Девятке хотелось бы узнать, — реагируем мы.

Санитар Александр Курец говорил долго, много и гневно про жизнь Девятки и не всегда этичное отношение некоторых коллег к тяжело больным людям в отделении, но мы извлекли и интерпретировали то главное, чем можем и обязаны поделиться. Будет здорово, если к Девятке примкнут люди (специалисты/ волонтеры/специалисты-волонтеры), для которых слова «этика» и «гуманизм», а также идеи о том, что каждый человек имеет право на человеческое отношение, — это не абстрактный набор букв и слов. Это черты характера, профессиональные принципы. В Девятке не хватает людей, которые смогут подарить живущим здесь несколько часов общения, внимания и заботы, подружиться с ними, послушать все то, чем они могут и хотят поделиться.

Например, Игорь любит, когда ему гладят ладони, рисуют линии на них, он тогда внимательно следит и удивляется. Саша Б. находится где-то на финишной прямой Альцгеймера, поэтому он часто и громко кричит, ему страшно и в этот момент хорошо, если кто-то будет рядом, укроет его пледом, погладит и тем самым заберет («контейнирует», если использовать специальный термин) часть его страха и тревоги в себя, скажет Саше что-то хорошее, чего он, конечно же, не поймет, но обязательно услышит. Можно приехать к Вале или Лене и почитать им что-то из актуальной литературы, и скорей всего они не одарят вас благодарностью (если вообще заметят), но это все равно важно и нужно, потому что они -люди.

Можно приходить с буком и показывать фильмы, а еще можно помочь санитарам, например, покатать те же коляски по периметру интерната, потому что если вы не поможете, есть вероятность, что никакой прогулки у живущих в Девятом не случится, а это очень грустная для них новость. А Костика можно проконтролировать, чтобы он самостоятельно крутил колеса коляски — Костя любит ездить на коляске сам, но у него плохое зрение, поэтому всегда нужен сопровождающий, который голосом будет его направлять.

Каждый вечер санитары готовят ко сну людей и укладывают их спать. Этот процесс трудоемкий, стрессовый, тоже с запахом и грязный, и здесь тоже необходима дополнительная помощь. Покормить жителей Девятки в обед, завтрак или ужин. Пришить огромный и яркий ярлык на качественную пожертвованную живущим в Девятке одежду, чтобы та гарантированно вернулась к хозяйке/хозяину брюк, юбки или кофт из прачечной. Помочь можно в чем угодно другом, по наитию. Стоит только переступить порог Девятки и сразу понимаешь, чем именно ты будешь тут полезен.

(продолжение диалога)

— А вообще, что хоть раз в мире было сделано хорошего с помощью насилия? Нет ни одного примера. Поэтому — Ганди, Толстой… — комментирует Геннадий.

— Ганди сексистом был, — делает замечание Александр, а мы заметили еще одну надпись на раме велосипеда Александра: «Love sex, hate sexism» («Люблю секс, ненавижу сексизм»).

— Ганди? — Геннадий исключительно эрудированный, и не каждому дано вынести несколько раундов беседы с ним. То же относится и к Александру.

— Да. И жену он свою бил, — продолжает Александр Курец.

— Серьезно? — Геннадий в искреннем удивлении.

— Серьезно, да.

— Блин, я не хочу в это верить. Вот так всегда приходится выбирать, во что верить, а во что не верить.

— Мы сейчас опять про дихотомию добра и зла? — возвращаем санитаров к причинно-следственым связям в Девятке.

— Нет, мы про то, что есть вещи, которые приемлемы для тебя, а есть, которые не приемлемы, — отвечает Александр Курец.

— И какие?

— К примеру, для меня неприемлемо бить тех, кто не даст мне сдачи, — резюмирует Александр.

— Кстати, вы запишите — все проживающие физически зависимы от санитаров…- Геннадий о важном.

— Технический (вопрос — прим. автора), пока не забыл. А ты еще контачишь с теми чуваками из радиокружка? — Александр Курец прерывает Геннадия Смоляка, демонстрируя характерный жест ладонями, и обращается к нему же.

— Да.

— Я вчера с В. (проживающая в Девятке) гулял, она, короче, оказалось, всю жизнь проработала монтажницей печатных плат. Короче, ей нужен паяльник.

— О, я могу свой притащить.

— И платы. Взять платы, сделать диоды и чтобы она спаяла все это. Я думаю, ей будет это здорово.

— Не проблема.

Когда баня будет?

У всех находящихся в Девятке подопечных интерната есть жизнь «до», кто-то ее не помнит, а кто-то не вспоминает. Кто-то говорит: «Что было, то было», а кто-то каждый раз вслух пережевывает свои туманные воспоминания или делится новыми фантазиями, несмотря на постепенно ослабевающую способность фантазировать. С момента, как сюда попадают, адаптируются в среднем полгода. За последние шесть месяцев — пять естественных смертей и трое новых жильцов.

С проживающим интеллигентного, аккуратного вида Сашей К., разменявшим седьмой десяток, мы разгадали кроссворд. Живет Саша К. в Девятке чуть больше года. Сашу не посещают родственники. Первое время Саша был исключительно общительным, рассказывал соседям про писателей, композиторов, пытался поддерживать диалог с другими проживающими, но сложно поддержать диалог с теми, кто поддерживать диалог не может или не хочет в принципе. За год Саша из улыбающегося старика превратился в хмурую, серую блуждающую по коридору Девятки фигуру со скрещенными на груди руками и зажатой в напряжении спиной. Сашину улыбку, яркую, но быструю и острую, мы видели дважды — когда Геннадий напевал Саше песню и когда Геннадий же жал старику руку. Такая судьба здесь ожидает всех новеньких с сохраненным интеллектом — они, в том числе из-за одиночества и недостатка общения и внимания, мимикрируют до среднего по отделению состояния. Некоторые санитары иногда общаются с жителями, но, напомним, тридцать семь человек: как много времени несколько санитаров физически могут уделить Саше К. и другим?

А еще Саша К. постоянно повторяет вопрос «Когда баня будет?». Делает он это упорно, отвечай-не отвечай, вопрос остается неизменным и в больших дозах вызывает усталость и дискомфорт у персонала. Тем не менее Геннадий и Александр быстро просекли, что за повторением фраз из-за частичной потери памяти стоит потребность Саши К. в развернутом и глубоком разговоре; потребность в поддержке умственной деятельности, а временами такое повторение — сигнал тому, что Саша нервничает. И вот что мы узнаем, если проявим терпение и устремленность. Узнаем, что баня нужна Саше, с его слов, чтобы помыться, натянуть чистое белье и одежду и уйти, наконец. Домой. Постепенно беседа ладится, и мы без задней мысли задаем стандартные вопросы о том, где жил Саша. Он рассказывает о том, что жил на пр. Независимости, на пятом этаже. И птички у него были на балконе. Спрашиваем о его родственниках, о друзьях, но чем дальше уходим с Сашей в его прошлое за стенами Девятки, тем чаще он произносит фразу про баню. В нашу беседу резко вмешивается Геннадий:

— Эти воспоминания могут быть болью для него. Я считаю это насилием над ним. Я искал его родственников — не нашел. Его дом здесь, той жизни нет. Все.

Здесь отметим, что любая угроза по отношению к подопечным — это то, что вызывает неприкрытую агрессию у Геннадия к источнику угрозы. Коллега-фотограф вторгся с камерой в исключительно интимный момент, в котором Геннадий смывал с тела следы испражнений на попе пожилой женщины и менял той памперс. Возник конфликт. Геннадий резким, до того не обнаруженным тоном предупредил: «Вы там смотрите, только с уважением. Никакой грязи. С уважением».

— Да, тогда пройдемся по столицам государств. Столица Мексики, Саша? — продолжаем мы.

— Мехико.

— Канады?

— Оттава.

— Германия?

— Западная или Восточная? (улыбается. улыбается!)

— ГДР.

— Восточный Берлин.

— Президент Беларуси?

— Лукашенко. А когда баня будет?

— Любимый писатель?

— Пришвина любил, Горького, Салтыкова-Щедрина. «Горе от ума» Грибоедова.

— Композиторы?

— Римский-Корсаков, Дунаевский, Прокофьев… «Золушку» ставили…

И снова вмешивается Геннадий, напевает что-то из неактуального, но вечного и признается, что самое тяжелое в работе для него это отсутствие музыки, и если первые три часа он справляется, то дальше уже сложней. На вопрос о том, почему бы не воспользоваться девайсом, как-то плеер, он отвечает: «Ну, это эгоистично по отношению к проживающим как-то».

— Сможешь сыграть? — обращается Геннадий к Саше К. с просьбой.

— Дайте баян, попробую. Я баянистом в оркестре работал. Рыбалку любил. А когда баня будет?

— Геннадий, вы в Девятке год почти. Вспомните что-нибудь хорошее, — задаем вопрос Геннадию.

— Хорошее. Надо подумать. Много было хороших моментов.

— Самый.

— Наверное, когда Игорь сам вынес мусор через весь коридор, самостоятельно открыв дверь, потом закрыв ее.

— Почему именно этот?

— Потому что мало кто считает его способным к самостоятельным действиям, а он, бац! и вот так. Победил систему (смеется).

Миленький мой

С соблюдением санитарно-эпидемиологических требований в Девятке все хорошо. В каждой из четырех комнат по уборной, на пол которой можно сесть по-турецки, выложить морковные котлетки, которые принес сегодня Геннадий, и без опасений о последствиях для кишечника съесть их. То же касается и унитаза. Дружественного, характерного запаха Девятки в туалете нет. А на стенах висят тканевые полки-карманы с зубными щетками, по количеству человек в комнате. Очень чистыми зубными щетками.

— А почему такие чистые? — вопрос санитару Александру.

— Никто ими зубы не чистит. Рук не хватает, времени не хватает, — объясняет он.

Тем временем в туалет медленно направилась бабушка из третьей комнаты. Села на керамический унитаз — передохнуть.

— Ой, миленький мой. Хорошенький мой. Иди сюда, — обращается к Александру.

— Да, бабушка.

— Ой, люблю я тебя.

— А я вас как.

— Ой, дома-дома. Я дома.

— А вот у меня, бабушка, дома нет.

По личным обстоятельствам, которые он предпочел не озвучивать, санитар Александр через месяц уезжает из Беларуси. В прошлую пятницу он уволился, проработав в Девятом отделении три месяца. Старшая медсестра плакала, когда упомянули про его решение об увольнении. Проработал на месяц больше, чем изначально планировал.

— Вот только Дашу жалко, — сказал он, когда прощались.

Впрочем, жалеть не стоит. Психолог дома-интерната Дарья Яскевич — тертый калач, многие годы положившая на то, чтобы сделать видимыми тех, на кого забил и не пеленговал социальный радар. Три года назад директор интерната дал команде Девятки карт-бланш. И не прогадал. Стало веселее. Если раньше все сидели в коридоре — классика подобных заведений — и качались, то теперь все сидят по комнатам и под телевизором с книжками и качаются меньше.

Некоторые жильцы приходят в Девятку прямо из дома-интерната для детей с особенностями психофизического развития. А когда оттуда переводят, то в интернат зачастую не передают никаких «сопроводительных» документов, в которых описывались бы особенности их поведения. По итогу персонал не знает, что означает, когда этот человек кричит, что означает, когда наносит самоповреждения. Того, кого нельзя запирать, могут ненароком запереть, а того, кого нельзя контролировать, могут начать контролировать. И наоборот.

Раньше не было английского парка с беседками и клумбами, а сейчас есть, после того как выбили единоразовый бюджет под это дело и разбили его [парк] на территории в течение одного лишь летнего сезона.

Раньше нельзя было нанимать панков, а теперь можно.

Раньше проживающих по именам не называли, а теперь только по именам. И вообще стерильные слова «пациент», «проживающий», «палата» постепенно выщемили из вокабуляра, заменив на по-западному образцу «подопечный», «житель» и «комната».

Раньше в комнатах Девятки жили по шесть-семь человек, теперь — четверо-пятеро (потому что добились уменьшения количества живущих в отделении — прим. автора), а это означает возможность внедрения системы, при которой за каждой комнатой закреплен санитар, что ведет к снижению нагрузки для троих санитаров в смену. И если раньше все трое санитаров в едином порыве бежали один памперс менять, то сегодня, обучившись, один санитар легко справляется самостоятельно со сменой одного подгузника.

Раньше в интернате нельзя было устраивать мероприятия (выставки, концерты), куда приглашали людей «извне», а теперь можно. На видео ниже, кстати, — аист Фома. Он тоже живет в интернате. Любимец подопечных. Он здесь в безопасности. Ест только свежие мясо и рыбу. Фома никогда отсюда не улетит, потому что у него сломано крыло. Одно время у Фомы был сожитель по вольеру — мускусная утка Пэкман. Пэкман появился в интернате уже с перебитой лапой. Пэкан погиб в резиновом бассейне: предположительно забрался туда ночью, а выплыть не смог. «Все, больше никаких птиц с переломанными конечностями!» — говорит психолог интерната Дарья Яскевич.

Раньше жители Девятки передвигались однообразной массой по территории в одинаковых комплектах одежды, а сейчас каждый — это индивидуальность в подходящих ей свитерах, платьях, брюках, платках. Правда, у мужчин с кепками (очень стремные, темно-зеленые с кислотной салатовой нашивкой одинаковые кепки) вопрос остался открытым.

Раньше стены Девятки были унылые и страшные, а на окнах штор и занавесок не было, а сегодня комнаты все больше напоминаютжилые: стены перекрасили в приятный глазу цвет, картины нарисовали, шторы/занавески и «ловцов снов» развесили, игрушки изыскал и даже купили Максиму (24 года) полифункциональный реабилитационный набор с бассейном и кресло специальное.

Раньше в комнатах Девятки слова «этика», «гуманизм», «милосердие» даже не употреблялись, за эти слова молчали, а теперь эти слова проговариваются с персоналом да еще как.

Раньше Дарья Яскевич не собиралась покидать интернат и теперь не собирается. А собирается и дальше вместе с коллегами-единомышленниками внедрять прогрессивные изменения в работу Девятки.

---

Как можно помочь

Дарья Яскевич и коллеги создали проект под названием «Дело девятого отделения», который позволит повысить уровень качества жизни и эмоционального благополучия тяжело больных престарелых и инвалидов из Девятого отделения ГУ «Психоневрологический дом-интернат для престарелых и инвалидов № 3 г. Минска» и обеспечить внимательное отношение к их физическим потребностям и комфорту.

Каким образом:

• подберут и наймут специалиста-реабилитолога;

• подберут и наймут дополнительных двух профессиональных санитаров с этическими принципами и высоким уровнем эмпатии;
• приобретут необходимые средства ухода: клеенки, одноразовые пеленки, влажные салфетки, целлюлозные салфетки, губки, жидкое антибактериальное мыло, присыпки, крема противовоспалительные, гели для душа, резиновые перчатки, тазы, пластмассовые мусорные урны, пакеты для мусора, погремушки, резиновые коврики (как в ванную), х/б майки и х/б штаны, мягкие тапочки;
• вовлекут волонтеров и специалистов-волонтеров.

Для этого необходимо собрать сумму, равную 7200 руб. В таблице сумма на год выглядит так:

• средства ухода: в 200 руб./ежемесячно — 2400 руб./ежегодно.
• оплата труда реаниматолога-специалиста/полставки: 400 руб./ежемесячно — 4800 руб./ежегодно.

Итого: 7200 руб./ежегодно

Как вы можете помочь

Если решение проблемы Девятки вам видится важным, если вы хотите, чтобы страха и одиночества в Девятом стало меньше, вы можете перечислить пожертвования.

«Имена» работают на деньги читателей. Вы присылаете 5, 10, 20 рублей, а мы делаем новые истории и помогаем еще большему количеству людей. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен». Нажимайте сюда и выбирайте удобный способ для перевода!