57 лет Николай Николаевич ходит на работу в одно и то же место — на Минский завод имени Октябрьской революции. Его коллега Владимир Иванович работает тут 46 лет. Заводские старожилы видят, что их завод фактически умирает: 30 лет назад тут работало больше трех тысяч человек, сегодня – чуть больше 500. А в креативных кластерах, которые появились на месте старых цехов, бурлит новая и мало понятная для старых работяг жизнь. Они понимают, что совсем скоро им, возможно, навсегда придется покинуть Октябрьскую. Как и то, что сейчас другая эра – высоких технологий и роботов. И все равно верят, что их труд будет нужен: «Это производство будет и через 100 лет. Его невозможно отменить. Нанотехноогии, роботы — всё это хорошо. Но чтоб создать робота, для него надо винтик, гаечку сделать». Сегодня два самых старых работника завода делятся с «Именами» тем, каким они сохранят для себя в памяти то время и то место, которому посвятили свою жизнь.

То, что произошло и продолжает происходить с заводом на Октябрьской в Минске, в мире обозначается термином «джентрификация», который можно перевести как «облагораживание». Этот термин используется в Европе и Америке с 1960-х годов по отношению к бедным или рабочим районам и бывшим промышленным зонам. Суть проста: площади бывших заводов и фабрик обживает богема и превращает их в фешенебельные очаги культуры и элитные кварталы. Был завод — стал арт-кластер с ресторанами, ночными клубами, жилыми лофтами, креативными мастерскими, студиями и офисами. Джентрификация затронула немало крупных городов мира — Нью-Йорк, Лондон, Берлин, Гамбург, Мюнхен, Копенгаген… 

Тот же район Сохо в Нью-Йорке изначально был промышленным, в нем располагались текстильные фабрики. Потом фабрики закрылись, произошла джентрификация, и Сохо превратился в богемный район.

В Лондоне классические примеры такой трансформации — модный хипстерский район Шордич, который возник на месте заброшенных складов. Или престижный арт-центр и деловой район Докслендс, возникший на месте заброшенных доков в порту.

Пять лет назад джентрификация докатилась до Минска. Хотя могла и раньше — на той же Октябрьской кожевенный завод «Большевик» закрылся еще в 1988 году, но только с 2012 года тут начали одно за другим открываться заведения — ENZO, «Дэпо», «Лаўка».

Литейное производство на станкостроительном заводе — МЗОРе, самое грязное и вредное для экологии, по решению минских властей закрыли в 2005-м, но только в этом году литейные цеха выкупил Белгазпромбанк, чтобы создать там центр для культурных, краудфандинговых и образовательных проектов.

Первыми ласточками джентрификации на МЗОРе стали концептуальный бар «Хулиган», он открылся три года назад, и креативное пространство «ЦЭХ» над ним. Ну, а самым заметным свидетельством транформации МЗОРа в креативную зону стали заводские стены, расписанные уличными художниками. К этим изменениям на родном заводе его старожилы Владимир Осадчий и Николай Тарайкович относятся с пониманием. Они осознают, что совсем скоро им, возможно, навсегда придется покинуть Октябрьскую. 

Работа по блату

Октябрьская в будний день в 11 утра тиха и почти безлюдна. Бартендеры, официанты и повара скучают в ожидании первых гостей. Тем временем в заводских цехах — а они по-прежнему существуют — кипит работа. С Николаем Николаевичем и Владимиром Ивановичем мы встречаемся у проходной МЗОРа.

— Сейчас здесь можно пройтись — красиво, чисто. А раньше бы вы на каблучках не прошли, — замечает Владимир Иванович.

Владимир Осадчий родился в 1954 году, сейчас ему 63. На МЗОР пришел в 1971- м — учеником токаря. В самый первый год получил производственную травму — потерял большой палец руки на токарном станке. Но это не помешало ему в 1970-е стать одним из лучших токарей в Минске и даже попасть по этому поводу на прием в Кремль. Потом был мастером, старшим мастером, начальником производства, идеологом, а сейчас работает председателем профсоюзной организации. 

— Я когда-то по большому блату устроился на завод, — смеется Владимир Иванович. — Честно говоря, думал, временно. Поступал в высшее военное училище, но не прошел по конкурсу и пришел сюда. И остался на всю жизнь.

— А я в школе получил направление на завод, по сути, распределение. В инструментальный цех токарем. Через год ушел в армию, потом вернулся на завод, — рассказывает Николай Николаевич. — Молодой был, энергичный.

Николаю Тарайковичу сейчас 76. Говорит, помнит войну, партизан и огромную бомбу в огороде — ему три года было, когда Минск от немцев освободили. На МЗОР он пришел в 1960-м. Поработал токарем, потом стал электромонтером на телефонной станции завода и до сих пор именно он отвечает за связь во всех корпусах.

«Гигант» на три человека

Минский завод имени Октябрьской революции начинался в 1907 году с небольшого деревянного цеха, где работало сперва всего три человека. Но имя себе завод выбрал звучное, на вырост — «Гигант». Через пять лет в мастерской, где изготавливались примитивным способом ложки, лопаты, плуги, керосиновые лампы и другая домашняя утварь, были организованы два отдела — чугунно-литейное производство и металлообрабатывающее. Завод реорганизовали и переименовали в «Энергию».

Теперь на нем работало 25 человек, тут отливались части машин, ограды, памятники. В 1919 году деревянный цех сгорел, а в 1922-м на его месте выросли знаменитые цеха из красного кирпича, сейчас — историко-культурная ценность. В конце 20-х годов завод выпустил первые в Беларуси металлообрабатывающие станки — 200 сверлильных и 15 токарных.

— После войны здесь года четыре ремонтировали танки, — рассказывает Владимир Иванович. — А потом уже на станки переключились. В основном для промышленности, но работали и на оборонку республики и Союза. Было собственное конструкторское бюро.

В 1961 году появилась аббревиатура МЗОР, а улицу переименовали в Октябрьскую. Пиковым временем развития здесь называют, как ни странно, перестройку. В 1986 году на заводе работало 3 390 человек. Сегодня — 515. При Советах был госплан, завод союзного подчинения работал в три смены. Сегодня все станки производят только под заказ.

— Мы даже делали сегменты из бронзы для Большого адронного коллайдера, который строили на границе Франции и Швейцарии, — хвастается Николай Николаевич. — Выиграли международный конкурс, наши сотрудники ездили монтировать эти детали. Это были 90-е, самые напряженные. Мы три года жили на эти деньги.

Два мира

Для наших собеседников Октябрьская всегда была целиком и полностью промышленной улицей.

— Напротив нашего работал кожевенный завод «Большевик», дальше — ликеро-водочный завод, напротив — дрожжевой комбинат. Вообще, это были два кита улицы — наш и ликеро-водочный, — рассказывает Николай Николаевич. — Запахи тут такие витали… Приятные запахи, словом. Но вот чтоб сесть и посидеть где-то — этого не было. В 70–80-е годы было такое постановление — ближе двух километров к заводу не должно быть увеселительных и питейных заведений. Такая была политика.

Проведя на Октябрьской больше, чем полжизни, наши герои запомнили в том числе и довольно эпичные события. Такие, как перенос русла реки Свислочь, например. Николай Николаевич вспоминает: «Когда прокладывали метро, сделали искусственное русло глубиной где-то 2,5 метра, потом пленку положили, засыпали песочком и пустили речку. А пленка внизу осталась».

Сегодня Октябрьскую называют минским Шордичем — как и в знаменитом богемном районе Лондона, здесь всюду полно стритарта, кафешек, общественных пространств и всевозможных креативных офисов.

— Как вам соседство со всеми этими хипстерами? Кстати, знаете, кто они такие? — спрашиваем.

— Нормально! — Николай Николаевич, кажется, в курсе трендов.

—  Не знаю, — улыбается Владимир Иванович. — Нормальные люди, предприниматели, занимаются своим делом и правильно делают. Нашли нишу, нашли возможность. Молодцы! Банк вон три цеха выкупил, но не под банк. Говорят, картинная галерея будет.

В краснокирпичных исторических цехах действительно будет открыта постоянная экспозиция проекта «Арт-Беларусь», в основе которого лежит корпоративная коллекция Белгазпромбанка. Коллекция, в которой больше 100 произведений, уже считается достаточно заметной в Европе. В ней есть работы художников Парижской школы, полотна Шагала, Сутина, книга Франциска Скорины и другие сокровища. Плюс сюда переберется «Осенний салон», будут проводиться привозные выставки.

— Когда-то говорили, что в Беларуси нельзя сделать ничего, потому что нет ни средств, ни бизнеса. Мы доказали, что это неправда, — заметил после покупки цехов глава правления Белгазпромбанка Виктор Бабарико. — Потом нам сказали, что нельзя ничего сделать, потому что нет помещений. Теперь они есть. Если и после этого мы не сможем развить проекты, тогда я вынужден буду сотрудников банка переквалифицировать в артистов, художников….

— Хорошая тихая спокойная улица. Не знаю, правда, как ночью здесь. Надо будет как-нибудь посмотреть, — размышляет вслух Николай Николаевич.

Коллега поддерживает:

— Надо дойти сюда, потому что говорят, что здесь очень весело и много молодежи. У нас, кстати, через дорогу столовая была — в три смены тогда работали, 6 залов было. И там мы организовали дискотеку. Это 90-е, первые дискотеки. Всё как полагается — ди-джеи были, билеты были, всё законно. Наверное, самые дешевые билеты в городе — и молодежи набивалось как кильки в бочку. И когда они танцевали, здание ходуном ходило. Я говорю своим — слушайте, а не рухнет? Их же не посчитаешь, они как тараканы просачиваются. С год это всё продолжалось, потом закрыли.

Проходя мимо раскрашенных стен, спрашиваем о муралах (другими словами, огромных картинах-граффити), которые появились на Октябрьской во время фестов Vulica Brasil.

— Оно красиво, мне нравится, — одобряет Владимир Иванович уличное творчество. — Больше всего тот, что с животными, а с торца крокодил или змея. Змею с раскрытой пастью вижу, но что символизирует, не могу объяснить. Вот только работникам цеха не нравится, что окна зарисовали, света стало мало, затраты по электроэнергии выросли. Зато окна не надо мыть!

Напоследок мы оказываемся по ту сторону улицы — в цехах, где по-прежнему создают гигантские станки. Только молодежи здесь почти нет: подавляющее большинство сотрудников — со стажем от 30 лет.

— Октябрьская раньше была рабочая, а сейчас, получается, гулящая! — смеется Иван Уласик, который уже 39 лет на заводе. — Понаоткрывали кафе очень много, улица в выходные дни получается праздничная. Для молодежи и хорошо. А для нас… Там совсем другое поколение гуляет. Что нам там делать?

— Все в юристы, экономисты идут. А в металлообработку очень мало, — констатирует Владимир Осадчий.

Этим фактом он не то чтобы был огорчен — скорее, удивлен ему, потому верит в перспективность этой профессии.

— Но вот что я вам скажу. Вот это производство будет и через 100 лет. Его невозможно отменить. Возможно, будут другие технологии, другие станки. Нанотехноогии, роботы — всё это хорошо. Но чтоб создать робота, для него надо винтик, гаечку сделать. И хлеб не вырастет на поле без станков. Хотя именно на этом месте станков, скорее всего, через век уже не будет.

Журнал «Имена» работает на деньги читателей. Вы присылаете 5, 10, 20 рублей, а мы ищем новых героев и делаем новые истории. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен». Нажимайте сюда и выбирайте удобный способ для перевода!