Юля попала за решетку в 17. Села за разбой. Тюрьма часто не заканчивается одним сроком. Но Юля, пока сидела, окончила школу и выучилась на швею. А еще сыграла в трех спектаклях и поступила в университет: «В колонии я все время была занята учебой. Не было времени деградировать». Образование — это надежда на хорошую работу. А работа — надежда на новую жизнь. Вот почему так важно развивать обучение в колониях, ведь пока в Беларуси каждый третий осужденный снова попадает за решетку. И платим за это мы с вами — налогами и своей безопасностью.

Мы познакомились с Юлей в рамках проекта «Честный разговор о правах осужденных. Взгляд изнутри». Я знала, что Юля отсидела в колонии три с половиной года. Вышла летом по условно досрочному. Стереотипы вещь въедливая — я ожидала увидеть прожженную жизнью барышню с хриплым голосом и суровыми манерами. Но все оказалось не совсем так.

Юле 21 год. Она миниатюрная, почти кукольная блондинка. В глазах — небесно синие линзы. Волосы — в хвост. Немного манерничает, много шутит и про свой опыт говорит именно как про опыт, а не как про клеймо до гробовой доски:

— Я где-то прочитала, что иногда плохие дороги выводят нас к добру, просто кто-то другим путем не мог туда добраться. Это про меня история.

«Мне казалось, что я умерла»

Она берет со стола третий глазированный сырок. Извиняется. Говорит, что на зоне «молочку» было нельзя, и теперь, на свободе, сырки — ее страсть. Окна здания, где она отбывала срок, выходили на гипермаркет. В день освобождения Юля, как представляла себе много раз, пошла туда и купила литр молока. Пила его прямо из горлышка, пока другие ели шоколадные батончики и запивали колой.

— Помнишь свой первый день в колонии? — спрашиваю.

— Мне казалось, я умерла. Подельников арестовали с самого начала, а я весь год, пока шло разбирательство, была на свободе, ходила на все очные ставки, суды. Странное ощущение: ты вроде свободный, но над тобой все время висит этот дамоклов меч, — говорит девушка. — Когда произносили приговор, я его не слышала. Будто играет оркестр и моя голова — пространство столкновения двух духовых тарелок. Я училась в 11 классе. Сдала деньги на выпускной. Я купила платье! Ходила на пробное тестирование и планировала поступать — был хороший средний бал.

— Куда хотела поступать?

— В Витебск. На адвоката. Ирония, да? — смеется.

Хуже всего было в СИЗО: нельзя лечь, когда я хочу, увидеться с родными, когда хочу.

Когда все случилось, Юля жила в Орше, в обеспеченной и довольно религиозной семье. Познакомилась с юношей, стали встречаться. Говорит, все было очень романтично — парень-бандит, кутил и был невероятно красивым. Настоящее приключение. Однажды за Юлей стал ухаживать другой юноша. Пригласил в гости. Юля рассказала своему парню и тот предложил: «Давай я приду и начищу ему лицо». И Юля ответила: «Давай».

— Мы просто сидели и пили кофе. А потом пришел мой молодой человек, но не один, а с друзьями, человек 15. Начала твориться какая-то дичь. Драка, месиво. Кто-то выносил вещи, все всех бьют, — говорит она.

Их арестовали очень быстро — соседи вызвали милицию. Вечером сотрудники приехали в квартиру к тогдашнему парню Юли. И все.

— Хуже всего было в СИЗО — нельзя делать элементарные вещи — лечь, когда я хочу, увидеться с родными. В колонии пространства побольше, полтора километра. И небо можешь видеть. А в СИЗО — окошки под ресничками.

«В колонии мне очень повезло — нашла подругу»

Юле дали шесть лет и два месяца. Парню — шесть лет и шесть месяцев.

— Я не ожидала, что будет такой срок. Когда меня этапировали из Орши в Витебск, рядом ехал мужчина за убийство, и срок у него был такой же, как у меня, — говорит девушка.

Все планы накрылись, будущее тонуло в страшных картинках. Говорит, думала: выйдешь в 23 и все свои золотые годы проведешь в ужаснейшем месте. И что такое тюрьма? Будешь без зубов, голодать, и тебя будут все время бить. Жизнь без перспектив. Только через три месяца мозг начал работать на восстановление. Юля стала думать, как извлечь максимум пользы из сложившейся ситуации. Писала письма и жалобы — и ей, как несовершеннолетней, сняли год срока. Полегчало. Потом подала прошение, чтобы ее из участка для несовершеннолетних перевели во взрослую зону. Там, по слухам, было жестче, но Юля рассудила, что если останется с 15-летками, перестанет развиваться.

Она помнит момент, когда у нее в голове что-то щелкнуло:

—  Я стою в телогрейке и не могу ее снять. Потому что нельзя снимать телогрейку, пока не установится температурный режим. 26 градусов, я в ней, у меня третий этаж в корпусе, и окна выходят на «Алми» и на дорогу. И я стою в шапке, обливаюсь по́том, к магазину подъезжает машина с откидным верхом, а там парень и девушки в бикини обливаются водой. Ну и все!

Во взрослой колонии девушка попала в отряд, где женщины сидели за убийства и «по экономике». Там ей повезло — она встретила свою тезку, Юлю, которая изменила ее жизнь.

— Она мне роднее, чем все родственники вместе взятые. Ей 35 лет. Она сидит за взятку в особо крупном размере. В колонии Юля для меня была всем — мамой, папой, братом, сестрой. Она меня заново собирала, терпела мои скандалы и истерики.

Юля вспоминает, что благодаря новой подруге пересмотрела свое отношение ко многим вещам. Например, вначале она плакала, потому что боялась женщин, которые сидят за убийство. А потом узнала, что у большинства из них одна история:

— Муж бил 15 лет, тысячу и один раз писала заявление, никто не помог, в итоге он пришел пьяный, стал приставать, лезть под юбку, она резала ананас и убила его. Все. Меняются только продукты, которые лежали на столе и количество прожитых лет. Я поняла, что убийцы и люди, которые сидят «по экономике» — лучшая компания в колонии. Они чаще всего с высшим образованием, грамотные и образованные, у них есть чему поучиться.

Два курса «вышки» и три спектакля

В колонии действовала программа образования для заключенных. Электронная библиотека, 10 тысяч книг по всем специальностям. Компьютерный класс, как в кабинете информатики. Ничего не отвлекает — когда учишься, есть доступ только на сайт университета. 

Кроме того, в колонию приходил режиссер и проводил занятия. Туда Юля тоже записалась. На воле девушка почти закончила театральную студию, только диплом получить не успела — экзамен должен был быть в мае, а в конце апреля ее арестовали.

— Образование — уникальная возможность не терять время. Потому что самое ужасное для людей — эффект потерянного времени. Легко сравнить: мне 24 года, шесть из которых я провела в тюрьме, господи! Или можно так: блин, меня посадили в 17, в 20 я вышла за хорошее поведение, и за это время я отыграла в трех спектаклях, окончила школу и два курса института. Я могу хотя бы чуть-чуть равняться с теми, кто жил на воле. Чего недостает, так это психологической поддержки и курсов по мотивации. Если бы больше работали именно с головами, было бы еще лучше.

Пока ты занят делом, нет времени деградировать и влазить в разборки.

— Как люди реагировали на то, что ты учишься? Это престижно или наоборот, считается, что ботанишь, и порицается?

— В театр ходили 13 человек из двух тысяч. 17 человек получали высшее образование и среднее — еще человек 40. Людям всегда проще жалеть себя, винить остальных в своих проблемах. В колонии только процентов 15 реально готовы сказать: да, это я накосячил. Я думаю так: не признал вину — не взял ответственность. Люди тебя не осуждают, что ты учишься, конечно. Всем плевать. Просто большинству это не близко, и они с тобой не в одной тусовке.

Еще один плюс уроков — меньше ведешься на провокации, учишься держать себя в руках:

— Всегда есть рядом человек завистливый, который начинает тебя провоцировать, чтобы ты схватил нарушение и сказал «пока-пока» своему УДО (условно-досрочное освобождение — прим. ред.). Схватишь три замечания — станешь злостным нарушителем. Начинается все с маленького: «Че ты повесила полотенце сюда?» И если достает рассудка, ты отвечаешь: «Извините, я перевешу сейчас» — и все будет нормально. Но если хочешь повыпендриваться и покидать перед кем-то понты: «Ты че, это моя вешалка! Сдохни, падла!», то останешься мотать весь срок. Пока ты занят делом, нет времени деградировать и влазить в эти разборки, — говорит она.

Если бы не боль для родственников и клеймо на всю жизнь, я бы сказала, что тюрьма стала для меня хорошей школой жизни.

Юля выбрала специальность швеи, потому что можно было практиковаться прямо в колонии и потом найти работу — в Орше, ее родном городе, тоже есть швейная фабрика. Туда, еще отбывая срок, девушка написала письмо, попросила взять ее после освобождения. И снова повезло — на письмо ответили согласием. То, что у Юли уже было место работы, сильно повлияло на решение комиссии, отпускать ли ее досрочно.

В колонии Юля сыграла в трех спектаклях: «Солнце светит всем» — про психиатрическую клинику, «Баба шанель» — про одиночество, «Комната невесты» — про верность и женскую любовь. В последнем спектакле у нее была главная роль.

— Когда я пришла в студию, это было нечто! Я там получила такое отношение, с которым я не сталкивалась на свободе. С театром у меня связаны самые сильные эмоции в колонии. Премьера «Комната невесты» была 13-го числа. И суд у меня был в тот же день (по досрочному освобождению — прим.ред.). Я стояла в свадебном платье, режиссер подвел меня к краю сцены и сказал, что сегодня помимо премьеры у нас еще одно знаменательное событие: «Сегодня Юля — свободный человек». И все эти женщины смотрели на меня и стоя аплодировали… Это космические эмоции!

В колонии же Юля приняла решение, что займется бизнесом.

— Мне бы хотелось заниматься продажами. Я в заключении отучилась два курса в университете по специальности «Экономика управления на предприятии», но сейчас нужно зарабатывать деньги, чтобы продолжить обучение. Первые два курса оплачивали родители. Но сейчас я не могу себе позволить просить у отца или матери деньги не то, что на университет, даже на прокладки. Я позволила себе ужаснейшие вещи, они меня здоровую, с руками и ногами, три года содержали. Это — стыд. Да, когда я вышла, мне было сложно адаптироваться. Я не застала деноминацию рубля и не понимала, как обращаться с монетами. По полчаса разбиралась с электронными терминалами. В магазине перепутала спонжик и пемзу! Мои родственники все еще ждут подвох в моем поведении и боятся, что я сорвусь и сделаю что-то страшное. Но тот факт, что у меня есть работа и новые жизненные ориентиры, поддерживает. Если бы не такая боль для моих родственников и это не считалось бы позорищем, клеймом на всю жизнь, то я бы сказала, что тюрьма стала для меня хорошей школой жизни.

«Преподаватели общаются с тобой, как со свободным человеком»

Сегодня в белорусских колониях можно получить базовое, среднее, среднее специальное образование, высшее образование (дистанционно в 8 колониях) и пройти дополнительные курсы.

Александр (в сумме отсидел восемь лет) рассказывает, что именно образование помогло ему в колонии почувствовать себя человеком. И полученные навыки пригодились: обучался на тракториста  — стал разбираться в автомобилях, и на машиниста котельных установок — пригласили работать на Беларуськалий по квоте для осужденных.

— Надзиратели так с тобой общаются, будто ты не человек. А преподаватели — нормально. Образование дает веру в будущее. Человек получил диплом, планирует, куда он может пойти работать. Думает, что у него все наладится. Очень много знакомых, которые в колонии нормальные, а как возвращаются, начинают либо пить, либо употреблять наркотики. С мотивацией все по-другому. У меня есть знакомый, который отучился на сварщика, устроился, работает, и у него зарплата около 1000 рублей. Это его держит. Он понимает, чего он может лишиться.

— В 2010-11 годах в Беларуси было большое количество рецидивов — более 60%. Люди убегали из открытых поселений десятками. Сегодня их количество уменьшилось, — говорит Анна Ткачева, председатель совета Мозырского социально-общественного объединения «Древо жизни». Она уверена, что улучшение системы — вопрос времени. — Когда люди учатся, им проще восстанавливаться в семьях, ломаются стереотипы, повышается самооценка.

И приводит несколько примеров. Экономист Виктор отбывал срок за сопротивление милиции. В колонии научился работать в графическом и видео-редакторе, фотошопе. Сегодня у него сеть кофеен, и он проводит благотворительные акции для многодетных семей. Обучение помогло ему выйти раньше срока, самому заняться рекламной своего бизнеса.

Вадим сидел за употребление наркотиков. Прошел курсы «Волонтерский менеджмент» и «Графический редактор». Сегодня работает в Санкт-Петербурге и готовится запустить в Беларуси большой проект для бывших заключенных по дистанционному обучению иностранным языкам.

Самый зрелый участник программы (имя попросил сохранить в тайне) в 45 лет начал учиться фото- и видеосъемке. Работает на предприятии в деревне, а приобретенные навыки использует для дополнительного заработка по удаленке.

Почему нужно развивать образование в колониях

Во многом образование в белорусских колониях — заслуга представительства немецкого общества DVV International в Беларуси. Оно финансирует белорусские проекты «на местах» — в колониях или учреждениях открытого типа в Гомельской области.

— Нашей целью было расширение доступности образования в колониях. Раньше ни в одном исправительном учреждении Беларуси нельзя было получить высшее образование, но сегодня мы запустили эту опцию для одной колонии в Гомельской области. А Департамент исполнения наказаний добавил к списку еще семь колоний, — говорит Марина Малинина, представитель DVV International.

Они же стали внедрять краткосрочное дополнительное образование — трехмесячные курсы по тем специальностям, которые интересны для самих заключенных. В пилотном проекте это были компьютерный, парикмахерский  и юридический курс. Успехи есть, но чтобы расширять опыт, нужно решить несколько важных проблем. 

Доступ к специалистам. В колониях есть «прикрепленные» ПТУ. Это значит, что в колледжах, которые находятся в том же городе, уже есть пул преподавателей, которые просто берут себе в нагрузку дополнительных учеников из колонии. Но не всегда есть училище поблизости.

— В Гомеле есть колледж, откуда могут приходить преподаватели и обучать заключенных по своей программе. А вот в ИК-24 в Заречье, под Гомелем, такого нет, — объясняет Нина Кекух, руководитель проекта «Образование открывает двери». — Значит, там надо находить людей, которые будут приезжать, проводить занятия или проверять дистанционно работы. Пока что для таких удаленных учреждений работает схема «равный равному», когда мы обучаем небольшую группу заключенных, а потом они делятся опытом и обучают других.  Вначале было много сложностей с администрацией. У них никогда не было такого опыта, они ко всему настороженно относились. Но поддержка ДИН сыграла свою роль. А потом, когда люди из руководства увидели результаты, сами втянулись.

Нет особых условий для заключенных, которые хотят учиться. Это значит, что они обучаются по тем же законам, что и люди на воле. Если человек попал за решетку в октябре, он автоматически лишается возможности ходить на занятия, потому что учебный год уже стартовал. Решением этой проблемы пока что становятся трехмесячные курсы дополнительного образования, но они не дают полных знаний для серьезных специальностей.

— Еще момент. Сегодня все высшее образование в колониях — дистанционное. В Беларуси все дистанционное образование платное. То есть люди в местах лишения свободы вроде получают образование как все, но априори не могут претендовать на бюджетное обучение, — говорит Марина Малинина из DVV International.

Мало социальных проектов. После удачного старта DVV International совместно с ДИН запустили конкурс мини-проектов среди исправительных учреждений Гомельской области. В итоге отобрали шесть. Четыре для закрытого типа исправучреждений и два — открытого. Есть запрос на то, чтобы подключить к развитию образования еще больше колоний. Но кто будет этим заниматься? Марина признает, что активных людей на местах немного, а тем что есть, нужно предлагать хорошую зарплату. Международные фонды не могут финансировать их бесконечно. Поэтому государство должно думать, могут ли оплачивать их работу сами колонии. Тем более, на базе каждого исправительного учреждения есть предприятия, которые зарабатывают деньги.

Низкая мотивация осужденных. Заключенных больше всего мотивирует учиться возможность досрочно выйти на свободу, возможность отвлечься от рутины и возможность строить планы на будущее. Минус в том, что не во всех колониях при хорошей теоретической базе есть условия для практических занятий. Да и оплата труда в колониях мизерная.

— У кого по 20 лет отсиженных, им работать не хочется. Перспектив никаких, — говорит Олег, который отсидел более пяти лет. — В месяц человек получает зарплату, за которую можно разве что пакетик чая купить. Эти заключенные раз в несколько лет записываются в училище. Получают столяра, потом через пять лет сварщика, потом наладчика. Пять-семь дипломов, но работать ни по одной из специальностей он не может. Потому что практики — ноль. Вот ты учишься на промышленного электрика, а схему собираешь, как в школе, на стенде. Каждый год в нашей зоне выпускается 30 сварщиков, но висит огромное объявление: «На промку нужен сварщик, который работал сварщиком на воле». Вот вам реальные показатели.

Обычные студенты приобретают навыки во время практики на предприятиях. В колониях это невозможно. Одно из предложений — давать предприятиям льготы за то, что они берут на работу бывших заключенных. Сегодня учреждений, готовых брать в штат бывших осужденных, единицы. Например, квоты для экс-заключенных есть на Беларуськалии.  

Я поменял пять тюрем. Выхожу, как инопланетянин. Мне страшно. Давайте я нарушение совершу и еще пять лет посижу.

Анна Ткачева считает, что огромный толчок-мотиватор для людей, отбывающих наказание, — психологические лаборатории, которые впервые открыли во всех исправительных учреждениях.  

— Важно готовить людей к освобождению. Есть ведь люди, которые 10-25 лет отбывают наказание. Мне один говорит: «Я за 17 лет поменял пять тюрем, пережил все реформы. Выхожу, как инопланетянин. Мне страшно. Для меня эти смартфоны, интернет — сказка о будущем. Давайте я какое-нибудь нарушение совершу и еще пять лет посижу». Сейчас в закрытых учреждениях есть группа подготовки к освобождению, но как правило, в них входят люди из числа администрации. Сами осужденные говорят: «Они с нами не разговаривали. Зачитали с листа про вред наркотиков и уехали. А какой мне вред наркотиков, если я сижу за пьяную аварию? У меня масса других вопросов: снимут ли меня с учеты, за то, что я был пьяный, разрешат ли мне управлять автомобилем, что делать с задолженностью? С этим надо работать. За несколько месяцев до выхода людей надо как следует готовить к тому, что их там ждет, давать навыки социализации в том числе. Потому что это самое сложное и важное.

Дискриминация. Отношение к бывшим осужденным в Беларуси по-прежнему негативное. Формально человек, который отбыл срок, чист перед законом и обществом. Реально он всю жизнь может ходить с клеймом «зэк» или «зэчка». Нужно менять отношение, потому что наши стереотипы нам дорого обходятся. 

Вкладывая в образование осужденных, мы, прежде всего, сохраняем свою безопасность. Чем больше будет людей, мотивированных на новую жизнь, тем меньше будет преступлений. И экономим деньги. Человек на свободе содержит себя сам, с профессией шанс найти работу у него выше. Колонии содержат и за бюджетные средства. 

— Почему происходят преступления? — говорит Юля. — Не потому что кто-то хороший, а кто-то плохой. А просто потому, что людям недостаточно любви в жизни. Их просто недолюбили. В моей колонии одна женщина сидит, пожилая. Она профессор, прошла по экономической статье. У нее никого нет. Ей 65 лет. И я дала себе обещание, что я ее встречу. Она освобождается 9 марта.

Имена работают на деньги читателей. Вы присылаете 5, 10, 20 рублей, а мы делаем новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Имена — для читателей, читатели — для Имен. Нажимайте сюда и выбирайте удобный способ для перевода!