Ольга Головнева работала в приюте, а потом в Национальном центре усыновления. Какую трагедию переживает ребенок в приюте — понятно. А вот усыновление кажется чем-то безоблачным и счастливым. «Я всем сердцем прочувствовала, что в усыновлении ничуть не меньше боли, чем было в приюте», — говорит Ольга. И рассказывает про женщину, которая усыновила ребенка, а через неделю поехала отдавать его назад в детдом. У этой истории счастливый конец, десятилетний мальчик счастливо живет в той же семье. Что происходит с семьями-усыновителями?
В Беларуси 12000 детей-сирот, которые «подлежат усыновлению». Это значит, что у них нет биологических родителей или родители лишены родительских прав. При этом каждый год белорусы усыновляют только 500-600 детей. Цифры эти почти не меняются. Почему сирот не становится меньше? Как сделать, чтобы у всех белорусских детей была семья и дом? Усыновление — один из путей. Такой, на который решаются самые ответственные и мужественные люди. Пока система работает так, что им помогают на этапе «до»: оформляют документы, знакомят с детьми. Но потом почти не поддерживают. Раз в год к ним может зайти представитель органов опеки. Хотя такие семьи неизбежно сталкиваются с трудностями, к которым оказываются неподготовлены.
Ольга вместе с единомышленниками придумала проект «Родные люди», который как раз помогает на этапе «после». Она работала в приюте, потом в Национальном центре усыновления, а теперь открыла Центр, который объединит всех усыновителей Беларуси.
— Я к вам пришла, чтобы вы нашли моему ребенку маму лучше, — сказала недавно Ольге Головневой на консультации женщина, которая с мужем усыновила ребенка.
Теперь она воспитывает его одна. Ребенок гиперактивный, проблемы со здоровьем. Мама старалась. Изо всех сил. Водила по врачам, обращалась к психологу. Врач говорил: «Вы же знали, на что шли, когда усыновляли». Близкие осуждали: «А что ты хочешь, с такими генами!». Психолог в коррекционном центре сообщал: «Вы не справляетесь. Вы плохая мама для этого ребенка». Опустились руки. На консультации у Ольги маму трясло. Выход видела один — отменить усыновление, найти для своего ребенка другую, лучшую маму.
Ольга не удивилась. Такие ситуации в ее практике бывали не раз. Она долго разговаривала с этой мамой. Поддерживала, а не осуждала. Пригласила на встречу с другими родителями, позвала на семинар по профилактике выгорания. И пришлось настаивать: звонить, напоминать о том, что ее ждут. Мама пришла. И поняла, что она — не одна, что ее проблемы не уникальны. Она не плохая мама. Она мама одинокая в своих проблемах.
Прошло два года. Всё по-прежнему непросто. Но у ребенка есть мама. Которая больше никогда не будет искать себе замену.
В Беларуси мало специалистов, которые понимают, что значит на деле усыновление — для ребенка и для его новой семьи. Им предстоит длинный, сложный период адаптации. Эти семьи могут быть счастливыми. Но однозначно — это другие семьи, совсем не похожие на обычные. К этому почти не готовят. А когда возникают проблемы, семьи не знают куда обращаться, в растерянности замыкаются в своей вине и боли. Ребенка отдают в семью, а потом отправляют его в опасное свободное плавание.
«Родные люди» сохранили не одну семью, в которой родители-усыновители оказались в шаге от того, чтобы вернуть ребенка в детский дом. Ольге без остановки приходят в вайбер сообщения, звонки и вопросы от этих семей. Ольга постоянно ищет на них ответы.
Почему государство — плохой родитель
15 лет назад Ольга работала заведующей приютом. В ту ночь она не могла уснуть. Вызвала такси и поехала в приют.
Саша — уже подросток. Андрюша — еще малыш. Ночью на весь приют был всего один взрослый — молодая девушка, которая работала помощником воспитателя. Саша ее не боялся. Он вообще никого не боялся. Достали эти взрослые. Все достали! Он растолкал Андрюшу и потащил его в душ. Там он начал делать с ним всё то, что когда-то делал с ним отчим. Андрюша в ужасе вжался в стену. Открылась дверь. Ольга стояла на пороге.
В такие приюты временно помещают детей, пока решается, лишать ли родительских прав. В приюте Ольга увидела на практике то, о чем знала до этого в теории, — неправильно, когда детей воспитывает государство.
— Приют — это концентрат детского горя, неустроенности, беды, разлуки, — говорит Ольга. — Да, мы приносим пользу, улучшаем условия жизни. Но при этом наносим непоправимый вред, выдергивая ребенка из семьи и разрывая связи.
В приюте взрослые приходят и уходят домой, увольняются и появляются новые. А всё время рядом с детьми — такие же дети. У каждого — свое выжженное поле, свой ужас, своя боль. Которая усиливается рядом с такой же болью.
Ольга загорелась идеей организовать вместо детского приюта реабилитационный центр, куда бы помещали целые семьи. Чтобы не разлучать детей и родителей, а помогать. В Европе подобные центры существовали еще в начале 2000-х. Несколько лет они с коллегами-энтузиастами продвигали эту идею. Началась реконструкция здания под этот приют. Но на последних этапах возникла масса вопросов. Например, кому такой центр должен подчиняться? Если там находятся дети, то Министерству образования. А если взрослые, то Министерству труда и социальной защиты. Приют не открыли. Ольга не могла оставаться на этой работе: слишком много сил вложила в несбывшуюся мечту. Слишком много детской боли.
В свободном плавании
Однажды Ольга позвонила Светлане, которая усыновила ребенка, и спросила: «Как у вас дела?» Светлана в ответ расплакалась. Светлана и Денис женаты 15 лет. Еще до свадьбы придумали имена своим детям. Девочку назвали бы Лизой. Мальчика — Степой. Но детей не было. Решили усыновить ребенка. Написали заявление. Их направили на курсы. Несколько занятий: про юридические нюансы усыновления, про то, как пеленать, как ухаживать за малышом. И немного психологии.
Потом они познакомились с Егором. И скоро у Егора появились дом и семья. Появились и проблемы. Его надо было лечить, возить к неврологу, показывать дефектологам. Егор часто кричал, рвал обои, рисовал на мебели. Когда приходили гости, Егор кричал сильнее. То срывал шторы, то сбивал посуду со стола. Подруги говорили: «Гены…» Родственники говорили: «Вы его балуете». Супруги перестали приглашать гостей. Денис всё чаще задерживался на работе. Дома кричали больше. И уже не только Егор. Светлана думала, что сделала большую ошибку. Что не зря Бог так долго не посылал детей. Сказать о проблемах — некому. Помочь никто не может.
В 2008 году Ольга с воодушевлением откликнулась на предложение работы в Национальном центре усыновления. Была уверена, что там ее ждут «здоровские дела», что усыновление — это светлая тема.
Оказалось, что большая часть новой работы — это регламент, по которому надо диагностировать кандидатов; и программа, по которой их надо готовить к усыновлению. Программа эта устарела. Ее составляли для бездетных пар, которые усыновляют младенца и сохраняют тайну усыновления. Таких было большинство лет двадцать тому, но сейчас всё иначе. Через месяц будущие родители могут знакомиться с ребенком. Еще через месяц могут усыновить. Далеко не всегда этого достаточно! Ольга с коллегой-усыновительницей программу подготовки расширила — психологическую подготовку увеличила до восьми встреч, хоть и этого, считает она, мало:
— Но я задумалась: «Я к чему готовлю?». Важно понимать, что дальше происходит в жизни этих семей.
После усыновления семья отправляется в «свободное плавание». По закону в течение трех лет раз в год в эту семью должен приходить представитель органов опеки. Формальность, которую соблюдают немногие. Семья может обратиться за помощью сама. Немногие находят в себе силы и смелость признаться в проблемах. Тем более те, кто совсем недавно доказывал свою состоятельность и компетентность.
Ольга стала обзванивать семьи, которые она готовила к усыновлению. Открывала телефонную книгу — и набирала всем подряд:
— И тогда я всем сердцем прочувствовала, что в усыновлении ничуть не меньше боли, чем было в приюте.
«Мама Таня, смотри, топор! Такой же, каким папа мою маму зарубил!», — мальчик рассказывает подробности. Говорит, что скучал по маме в детском доме. И даже немножко по папе. Потом привык к воспитательницам Галине Викторовне и Елене Степановне. Но его отдали в приемную семью. Там у него была мама Вика. К ней он тоже начал привыкать. Но его забрала новая мама. Усыновила. Теперь надо привыкать к ней. «Захочу — найду себе лучше», — часто кричит. И не верит никому.
Семьи, которые усыновили детей, каждый день сталкиваются с проблемами, и не знают, что с ними делать. Им кажется, что скоро всё будет так, как в обычных семьях. Но это «скоро» не приходит. Что делать?
Ольга захотела помочь:
— Я увидела пустое поле, которое надо было засеивать, — в 2011 году Ольга собрала первую встречу родителей-усыновителей. Многие к ней отнеслись скептически: мол, усыновители не любят разглашать тайну усыновления, никто не придет. Но встреча состоялась. Семьи стали собираться раз в месяц. Более опытные усыновители давали советы «новичкам». Рассказывали о своей жизни, которая сильно отличается от ожидаемой.
— Первые пару месяцев проходят радостно, — объясняет Ольга. — Но примерно через полгода накрывает кризис. Когда «видеть его не могу, ноги к нему не идут, запах его не нравится». Даже если при первой встрече сердце «ёкнуло», и ребенок был «такой мой». А если нет — еще сложнее. «Что мы наделали!» — плачут родители. Бывает, что начинают думать об отмене усыновления.
На самом деле, этот этап — норма. Это — обычный элемент адаптации, естественный как боль во время родов. Наступает он обычно через полгода. Важно уберечь родителя от резких движений в этот период.
Но в одиночку не каждый справится. Нужна поддержка от других родителей, консультации с психологом. Тогда через какое-то время усыновители «выдыхают» и живут дальше. С детьми.
— Это как пройти через темный лес. Можно испугаться и повернуть назад, а можно пойти вперед и выйти на свет.
Кто такие усыновители
Владик молчит. Он не плачет, не просит, не устраивает скандалов. Ведет себя так, будто нет рядом взрослых. Его невозможно чему-то научить, что-то объяснить. Не достучаться. В свои шесть лет он привык обходиться без взрослого. Говорит, что не нужен ему никто.
Новорожденный не выживет без взрослого. Ребенок должен привязаться к родителю. Потом он копирует его поведение. Так детеныши животных всюду следуют за мамой. Если ребенка бросили, привязанность нарушается. С некоторыми усыновленными детьми сложно найти общий язык, воспитывать.
В Европе этим детям ставят диагноз «расстройство привязанности». И специалисты там знают, что делать. У нас считается, что у таких детей, как Владик, «поведенческое расстройство». А как его исправить, не понимая корня проблемы? Да никак. А семьям с этим жить.
На ежемесячных встречах Ольга слышала про разные проблемы родителей. И начала искать и приглашать специалистов, которые понимают специфику усыновленных детей. У нас в стране их почти не было. Но постепенно становится больше. Приходит, например, психолог на встречу к родителям по теме «Страхи» и ждет, что у него про страх темноты спросят. А ему вопрос: «Если ребенок боится, что придет биологическая мама и заберет его?» После этого психолог больше не приходит или погружается в тему. На вес золота ценятся те, кто понимает, где — аукается прошлое, а где — проблема сегодняшего дня.
А чаще всего родители слушают про «такие гены», что «сами знали, на что шли» и продолжают стучать во все двери, выслушивают самые разные прогнозы и диагнозы и, отчаявшись, сами штудируют дефектологию, постигают нейрокоррекцию и травмотерапию, читают книги по психологии.
Пятилетняя Женя привязалась к маме так, что не пускает ее даже в душ. Кричит, бьется в истерике, ломает всё вокруг, вредит себе. Это — привет из прошлого. Жене был год, когда биологическая мама просто вышла из комнаты и оставила ее. На три дня. Пока соседи не забили тревогу. Теперь ситуация другая, и мама, удочерившая Женю, просто идет в душ. Но Жене перекрыло сознание, и она не видит эту разницу. Эмоционально — ей год и мама ее бросает.
Уже 10 лет Ольга и психолог Юлия Лахвич изучают белорусские семьи, усыновившие детей. Вот два главных вывода.
- Адаптация ребенка к семье длится всю жизнь. Привыкнуть друг к другу, стать своими можно за пару лет. Но раз и навсегда привыкнуть к тому, что ты остался один, а потом тебя усыновили, — для многих невозможно. Каждый новый жизненный этап будет рассматриваться через эту призму. Будут новые переживания, новые вопросы и новые задачи для всей семьи.
- Семьи, усыновившие детей, отличаются от обычных. Они не лучше и не хуже. Они просто другие. Им приходится решать особенные задачи: как и когда рассказать ребенку о его истории? Как реагировать на вопросы о прошлом и о биологических родителях? Как уберечь от насмешек или некорректных замечаний и расспросов окружающих? Как помочь побыстрее нагнать сверстников по развитию?
Ольга убедилась, что проблемы — есть. Их много. А помощи у родителей мало.
Как становятся родными, и как можете помочь — вы
В Беларуси 12 000 детей-сирот, которые подлежат усыновлению. На усыновление решаются далеко не все. Только самые осознанные, интересующиеся и «неуспокоенные» люди. В Беларуси таких семей — 6 000. Каждый год появляется 500-600 новых усыновителей. Эти числа из год в год почти не меняются. А ведь усыновление — это один из путей к тому, чтобы у всех детей была семья. За последние пять лет произошло около 60 отмен усыновления.
Белорусские усыновители остаются один на один со всеми своими проблемами. Днем с огнем ищут врачей и психологов, которые понимают особенности их детей. Редко находят. Ищут помощи у родни. И часто — разрывают связи с родней, теряют друзей и знакомых. Пытаются найти информацию в интернете. Но даже там на тему усыновления — почти полная тишина.
Ждут, что скоро будут жить, как все. Но не будут. В результате — дети возвращаются в детский дом. Или живут в семье, где все — несчастны.
В Европе семью, усыновившую ребенка, сопровождает социальный работник, который, если нужно, привлекает узких специалистов (психологов, врачей), специализирующихся на работе с усыновленными детьми. Родители там чувствуют себя уверенно. Они всегда знают, куда обращаться. И всегда знают, что им помогут.
— Усыновление — это про родство душ, про настоящую человеческую близость. Оно о том, как мы становимся родными. Не по крови, а по тем переживаниям, которые прожили вместе, по заботе, которую друг другу оказываем, по впечатлениям, по целям, которые у нас общие.
Проект «Родные люди» помогает 100 семьям усыновителей. Ольга и ее команда понимают, что этого недостаточно и нужно идти дальше. Они создают Центр для всех усыновителей в стране. Чтобы у него было свое здание, свой адрес, а там — работали специалисты. Весь день. Подготовленные психологи, психиатры и врачи, которые понимают специфику усыновленных детей. Чтобы родители с первого дня, усыновив ребенка, чувствовали себя частью команды.
«Родные люди» сотрудничают с государственными службами. Например, многие мероприятия проходят на территории и в сотрудничестве с социально-педагогическим центром Московского района Минска. Обсуждается работа с Национальным центром усыновления: вместе обучать специалистов, создать новую программу подготовки кандидатов в усыновители.
— Сейчас нам нужны средства, чтобы подняться на ноги. Нельзя так болтаться — на волонтерстве, на пожертвованиях. Нужно подключать других людей, ресурсы. Людям нужна помощь — ее надо организовывать. Это распространённая практика в других странах, когда проблемы не ложатся на плечи государственного бюджета, а решаются совместно, с привлечением общественных ресурсов. Такое сотрудничество — важная часть любого доброго проекта. Я благодарна всем, кто поддерживает нас, — говорит Ольга.
«Имена» собирают деньги на год работы проекта. Нужно 46662 рубля. Это деньги на зарплаты сотрудникам, гонорары внештатным специалистам и накладные расходы. Подпишитесь на любую сумму, чтобы проект развивался, — жмите кнопку «Помочь»!
«Имена» работают на деньги читателей. Вы оформляете подписку на 3, 5, 10 рублей в месяц, а мы находим новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Выберите удобный способ перевода — здесь. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен»!