Евгений всю жизнь работал трактористом. А недавно начал вести свой блог. Его видео «Про выбор», где он рассуждает о жизни, прогремело во всех соцсетях и набрало почти 92 тысячи просмотров. Евгений не планировал становиться блогером. «Жыў сабе ціха. Рабіў с утра да вечара, стараўся, як бацька вучыў. А бацька памёр — нічога не нажыў. На месцы майго прошлага дома кукуруза расце. З гэтага — чуць не выгналі. Ну і прыйшлося разбірацца з гэтым інтернэтам, каб штосьці мяняць».
UPD Вчера, 31 июля, Евгения Василькова задержали. Это случилось, когда он был на работе. За что он задержан и в чем его обвиняют, семья не знает. Известно, что в понедельник, 3 августа, его будут судить в Хойниках. Заседание в 10.00. Мы будем держать связь с его семьей и следить за ситуацией. Если будет нужна какая-то помощь Евгению и его семье, мы обязательно сообщим.
В деревне Вить Хойникского района Евгений Васильков живет с 10 лет. В десятом классе разозлился на учителей и бросил школу, потому что «я ужэ з дзеўкамі гуляў, а яны мне ўсё мазгі ўстаўлялі». Хотя учился в школе хорошо, ездил на олимпиады по географии. Не думал, что проживет на одном месте всю жизнь — собирался уехать. Временно устроился работать трактористом. А потом влюбился, женился, родились дети. Так и остался. Пробовал ездить на заработки в Питер, как многие в деревне делают, — не пошло, в деревне больше нравится. Теперь Евгению сорок. До прошлого года мечтал тут состариться, внуков растить. Теперь — не уверен.
— Людзі выязжаюць, ніхто не хоча тут жыць. Раншэ не было между дамамі пустых мест, тут такая мошчная дзярэўня была.
Когда-то здесь жило около 1 000 человек, теперь — не больше трех сотен.
Блогер
Евгений жил тихой жизнью и не хотел никакой медийной славы. Работал в поле, достраивал дом, растил детей. Просматривал видео других трактористов, если нужно было что-то починить. Завел свой канал «Хроники механизатора», где тоже планировал делиться полезными видео с коллегами. Но жизнь сложилась иначе.
— Я не выкупляў дом, у мяне быў бессрочны дагавор аренды — магу жыць тут да смерці, і дзецям перайдзе. А зімой да мяне прышлі, сказалі, той догавор выкінь. Трэба новы. Ці ідзі ў саўхоз работаць, ці забяром хату. Які саўхоз за 200 рублей? Як мне дзяцей карміць?
Жена Таня после того визита оказалась в больнице с сердцем. А Евгений — который уже вел блог — выложил в сеть эмоциональное видео (видео по ссылке 18+, содержит нецензурную лексику — прим.ред.), где, не стесняясь в выражениях, рассказал все, как есть, и все, что думает. Упомянул и соседа, которому уже приходили письма из суда на выселение.
После того, как видео появилось в сети, Евгению принесли новые документы на подпись. Сказали, выселять не будут, живи, сколько хочешь. Соседу тоже так сказали.
После видео про темную улицу, над домом Евгения появился фонарь. Еще через пару месяцев — расчистили дорогу в одной деревне, по которой было сложно проехать из-за веток деревьев. Видео поездки по этой дороге Евгений тоже выложил в сеть.
Сколька слухаў было, што будуць што-та рабіць. Ага, зрабілі. Дажа траву не косяць
И мужчина понял, что блогерство — это пока единственный способ чего-то добиться, быть услышанным и хоть как-то решать проблемы.
— Я ж трактарыст, проста ў полі б рабіў. Буслы ходзяць, я работаю. Але нада разбірацца з гэтым інтернэтам, нешта выложваць, каб хтосьці шавяліўся. Я ж нічога не прашу — просто работайце і дайце мне спакойна жыць.
Усадьба
— Паехалі, я вам сначала парк наш пакажу. Такі красівы ён у нас!
Деревья расступаются и мы упираемся в прошлое. Борисовщанская усадьба Феликса Ястржембского. «Гісторыка-культурная каштоўнасць сярэдзіны XIX ст.» — гласит табличка. Слева — два полуразвалившихся дома, справа — башня и большой дом с одиноко стоящей перед ним колонной, которая подпирает призрак крыши.
— Тут раньшэ тры калоны было, пападалі, — объясняет Евгений.
Он вспоминает, что тут в детстве они с пацанами в войнушку играли, лазили по стенам башни, на балках висели. Вот в тех домах слева с забитыми окнами раньше детский сад был, в тех домах подальше, где трава на крыше, — тоже жили люди. Последний человек уехал три года назад.
— Тут жызнь была! Я сам тут недалёка жыў, помню, як тут усе работала, а цяпер гляджу, як умірае. Баліць душа.
Спускаемся по останкам стены, кирпичи крепкие, не крошатся. Евгений рассказывает, что часть кирпичей из этой стены теперь украшают камины некоторых минчан, часть — встроены в дома.
— Вот в таком унікальнам месце жыву, а зрабіць нічога не магу. Да мяне з сельсавета ўсе ездяць, кажуць, каб забор пакрасіў, бо трэба, каб красіва было. А у саміх што робіцца! Эта ж твая церыторыя, тваё дабро. Культурнае наследзіе. Так навядзі тут парадак. Прывязі ты канцэрты, якога Рамштайна прывязі, хай павыступае: залезе на башню ды хай гарланіць. Грошай заробіш. Сколька слухаў было, што будуць што-та рабіць. Ага, зрабілі. Дажа траву не косяць.
Бывший дом
— Я ж тут радам жыў. Паехалі, пакажу.
Едем вдоль поля, вдали выступают крыши домов соседней деревни. Раньше не видно ее было: здесь был яблоневый и рябиновый сад. Урожай продавали местному спиртзаводу. Потом на заводе провели модернизацию, да, похоже, неудачно: заморозили завод, немного постоял, а теперь все — нет его. И сада нет.
Бывшего дома Евгения тоже нет. Соседние дома — пустуют. В этой части деревни живет один человек — творческая личность, как говорит Евгений, ходит везде с фотоаппаратом.
— А тут мой дом стаяў. Тут у меня агарод быў, клубнічка расла, картошачка. Цяпер пустэча. Так па ўсёй дзярэўне дама закапваюць. Разбіраюць, патом прайдуцца трактарам, типа так і было. Не было раньшэ растаяній между дамамі. Все этыя участкі з травой ці засеянные чымсьці растуць на месцы дамоў.
В этот, уже несуществующий, дом Евгений с женой и двумя детьми переехал 15 лет назад. Жена Евгения — Таня — старшая из 15 детей. Родители Тани пили, жили в другой деревне. Таня работала в приюте, и туда однажды привезли ее родную сестру — самую младшую. Таня не могла ее там оставить — стали оформлять опеку. Но не хватало метров. Вот и переехали в дом побольше. Четыре года назад подумали, что хотят подарить любовь и семью еще одному ребенку — и удочерили младенца Ксюшу. Так что теперь у Евгения и Татьяны — четверо детей.
Тогда — 15 лет назад — здесь были довольны всем: соседей было много, места красивые, жизнь бурлила. Но со временем народ стал разъезжаться, стало сложнее с инфраструктурой. Фонари в округе не горели, детям страшно было домой из школы возвращаться. Евгений сам купил специальные «когти», лазил по столбам, вкручивал лампочки. Зимой дорогу часто заметало так, что пройти было невозможно. Мужчина звонил руководству, звонил в МЧС, но никто не реагировал.
— Не было ж саляркі. Зімой як рабілі: куплялі бочку саляркі, раздавалі трактарыстам, каб хоць корм развезлі. Якія дарогі!
У нас раньшэ свадзьбы былі каждыя выхадныя, адна за другой. Цяпер няма, толькі похараны
Лет семь назад дети неделю просидели дома — не смогли добраться до школы. Тогда родители решили, что надо переезжать поближе к «цивилизации». Таня плакала, когда уезжали, Евгений грустил.
— Вось гэтыя бярозкі сам садзіў. Што, я б разве садзіў, еслі б не верыў, што буду тут да старасці жыць, што мне будзе тут харашо? Думаў, буду сядзець з маёй Танюхай, сок бярозавы папіваць, ды ўся ерунда. Ага.
Центр
Теперь они живут ближе к центру деревни. Центр напоминает любой районный город. Полукругом стоят: магазин, бар, ФАП, сельсовет, контора (офис совхоза), детский сад, столовая, клуб. Сегодня выходной, все закрыто.
Территория вычищенная, здания выкрашены, ухоженные, только контора не покрашена — серая. Евгений говорит, что в конторе ремонт делают почти каждый год — как только приходит новый директор.
А вот в клубе ремонт не делали с момента постройки — 30 лет уже.
— От вам машына врэмені! — смеется мужчина, когда заходим внутрь клуба. — Я ж малым тут па стройке бегаў, помню, як тут усё толькі зрабілі. Патом на дзіскацекі хадзіў сюды, он там места для пацэлуяў былі. Нічога не памянялася. Так жа начыналась все харашо. Чаго эта не развіваць?
В актовом зале висит огромный плакат «С праздником!». Заведующая клубом Наталья говорит, что на каждый праздник дописывают к нему нужную фразу: 8 марта, 23 февраля и так далее. Праздники устраивают своими силами. Правда, коронавирус добрался и сюда — в этом году даже на Купалле не собирались из-за него. Есть в клубе и кружки: вокал и художественное творчество, в которых занимаются дети. Взрослым кружки не нужны, пожилым тоже. Да и мало пожилых уже в деревне, умирают.
— У нас раньшэ свадзьбы былі каждыя выхадныя, адна за другой. Цяпер няма, толькі похараны.
Саўхоз
Почти всю жизнь Евгений работал в местном хозяйстве. С весны по осень был занят в полях, зимой — готовил технику к сезону и подрабатывал кочегаром в школе. Последние годы работы стало меньше. Зимой тракторы просто ставили на колодки, закрывали гараж и не открывали его до весны. Весной обрабатывали поле, пока хватало топлива, и снова сидели — ждали, когда топливо будет. Часть полей просто пустовала. «Ассортимент» на полях стал скуднеть. Если раньше, кроме озимых, сажали картошку, свеклу, капусту, то теперь — только кукурузу. Не всегда убирали весь урожай.
— Адну зіму, цэлую зіму людзі хадзілі, выкалупвалі кукурузу з гразі. Яна у балоце расла, абы-што вырасла, трактара туды не загоніш убіраць — завязне там. Ну і затапталі ў зямлю, каб не маячыла зімой. Хтосьці пажалаваўся. І хадзілі людзі — канторскія работнікі — выкалупвалі з гразі рукамі. Яе ўжэ і свінні не елі. Але адчыталіся, што ісправіліся, віноўныя наказаны, усё добра.
Техника ломалась часто, не починишь — будет простой, зарплата уменьшится. А запчастей нет, механик — кричит, инженер — говорит «потом решим». Выручали ютуб-каналы других трактористов.
— Паглядзіш і чыніш сам. Па людзям паходзіш, дзеталі пашукаешь, прыдумаеш, як замест бальшога нямецкага падшыпніка наш малы рускі паставіць. Патом новыя трактары далі. А яны тожа ламаюцца, на гаранціі, а ламаюцца. Там усё ваабшчэ замудрона.
Евгений ушел с «саўхоза». Работал в мелиорации, ездил по другим деревням. И сильно удивлялся: до этого всегда думал, что это только у них в деревне все так плохо, потому что руководство не то, да и далеко они от цивилизации (сразу за деревней начинается Чернобыльская зона). Но оказалось, что другие деревни в районе живут не лучше, а многие — даже хуже.
Потом его переманили в соседнее хозяйство. Но получил расчетник в 280 рублей — и разозлился. Говорит, на бензин, чтобы туда ездить, тратил 250. Этой весной устроился работать у фермера. Зарплата — стабильная, 1 000 рублей, в воскресенье выходной, нет никаких лишних звеньев: есть вопрос — пошел к директору. Два тракториста справляются с территорией, которая сравнима с третью «саўхоза». И техника хорошая, американская. 13 лет трактору, а не было ни одного простоя за этот сезон.
Не даюць багацець. Еслі начынаеш трошкі муціць, усё. Няма ў дзярэўне ні аднаго бізнэса, каб сам сабе жыў
Большинство специалистов, которые работают в местном хозяйстве, — приезжие. Работают пару лет и исчезают.
— Шчас месных няма. Раньшэ дзірэктар саўхоза быў адсюдава. Еслі ён тут жыве, ён жа ўсё відзіць: у яго тут кум, там брат, там сват. Ноч’ю прарве якую трубу, ён устаў ды рашыў вапрос. Ляжыць хто п’яны, прыдзе да цябе ў хату, ды за ногу сцягне, каб ішой рабіць. Знае, каму у вуха даць, каму спасіба сказать. А шчас — проста кантракт. Прыехаў дзірэктар, пабыў, ды паехаў.
Частая смена власти Евгению не нравится. Говорит, один директор даст новый трактор, пообещает хорошую зарплату, а второй придет и скажет: «Эта ж не я табе абяшчаў». И урежет.
Я спрашиваю, не делали ли агрогородок в этой деревне. Евгений говорит, что сделали в другой — далекой. Деревенька там маленькая, людей мало, инфраструктуры нет: ни конторы, ни школы, ни сельсовета. Построили там два животноводческих комплекса. Теперь людей отсюда возят туда на работу. Почту, ветлечебницу и гастроном там уже снесли.
— А зачем в такой деревне делали агрогородок? — спрашиваю.
— Эта родзіна аднаго уважаемага нашага чалавека, які ўсю жызнь быў у райіспалкоме.
Фермерство
Долгое время Евгений мечтал стать фермером. Собирался купить свой трактор. Но не хватало денег. Лизинг или кредит банк не давал — нужен стабильный доход, а у него заработок «плясал»: зимой мог быть в пять раз меньше, чем летом. А пару лет назад идею фермерства бросил — посмотрел на горький опыт своего друга Максима.
Дом Максима огорожен высоченным сплошным забором, только верхушки деревьев торчат. На калитке табличка: «Если собака тебя не покусает, я съем». К калитке даже не подходим — на улице нет мотоцикла, значит, Максима нет дома. Пока ждем, любуемся маленьким прудом через дорогу. Пруд расчистил Максим, пустил туда карпов, построил беседку. За прудом — огромный пустырь. Его Максим тоже раньше использовал: обкашивал траву, пас там своих лошадей.
— І каму плоха было? Эта поле нічэйнае было столькі гадоў. Дурылі голаву: сельсавет — не маё, саўхоз — не маё, леснікі — не маё. Хацеў Максім узяць, агардзіў, стаў афармляць дакументы, каб фермерам быць. А патом улупілі штраф за тое, что землю захваціў. Ужэ нада рэзка стала, сказалі, пахатныя землі. Вон з таго боку, там, далёка-далёка, каля лесу, бачыце, як успахалі?
Я не вижу. Вижу только траву и бурьян. Про это поле Максиму пришлось забыть, штраф заплатить. А потом закончил и с фермерством: еще ничего не вырастил, а уже надо было платить налоги. Плюнул, отказался.
— Не даюць багацець. Еслі начынаеш трошкі муціць, усё. Няма ў дзярэўне ні аднаго бізнэса, каб сам сабе жыў.
Воровство
— Для міліцыі мы — браканьеры. Што ні ўзяў, значыць, украў. У лесі нашоў — эта леснікоў. На полі нашоў — саўхоза. На балоце — меліяратараў. А калі дзед твой у агародзе закапаў, значыць, тваё.
Пока гуляем по деревне, Евгений раскрывает все секреты деревенской жизни. Говорит, на зарплату тут никто никогда не жил. Как прожить на 200 рублей? Люди всегда крутились как могли: держали хозяйство, воровали.
— Трактарыст не дапаша кусок поля, салье салярку, прадасць, вот капейка. Даярка малако прынясе. Ці мукі з фермы украдзе — карміць хазяйства.
Держать хозяйство теперь невыгодно: покупать корм для коров дороже, чем молоко в магазине. Чтобы продать свиней, надо получить какие-то справки. Евгений не знает, какие, говорит, даже не хочет этим заниматься, раздает мясо родственникам. Выращивать картошку тоже дорого. Чтобы набрать в лесу березового сока, надо ехать за 35 километров, получать разрешение у лесника.
— Ну ты падумай! У дзярэўне жывём — а бярозавы сок купляем! Я ужэ прадаў бедон, з якім кажды год усю жызнь у лес ездзілі.
А мне ўсе — «маўчы, не гаўкай — не разбіраешся». Так вы разбіраецеся? Даразбіраліся. Што вы здзелалі с маёй зямлёй?
В последнее время в деревне по домам часто ходят проверки. Обычно по четвергам. Жители шутят: «Чысты чацвер у нас кажды чацвер». Причины проверок разные: то пожарники смотрят, все ли в порядке с пожарными извещателями, то перепишут живность, то поищут самогонку.
— Прышоў самагонку шукаць — нашоў кучу металалома, ужэ папаў. Ляжыць сетка рыбалоўная — ага, ты браканьер. Или вон сасед мой. Зімой саначкамі хадзіў, сабіраў ламачча, сухастой у парку. І насіў так на распал дровы сабе. Дык штраф далі.
Сам Евгений за дрова однажды даже сидел — купил краденные. Сначала забрали все дрова — вещественное доказательство. На дворе был декабрь, и это был весь запас на зиму. Пришлось срочно ехать на пилораму, закупать обрезки. А через пару дней забрали и Евгения — давать показания. Он не признался, у кого покупал, — не хотел «сдавать». Задержали на трое суток. Только вышел — написали протокол, что ругался матом, и опять задержали. Потом сказали, что уволят, — все равно не признался. А когда сказали, что обратят пристальное внимание на усыновленную дочь, сдался и все рассказал.
— Вот эту салому если завалачэ хто дахаты, убачаць — тожа штраф, цюрма, у газеце напішуць, што ўкраў, — Евгений показывает на тюк соломы на обочине дороги. Откуда он взялся, непонятно, может, выпал, когда его везли на ферму. На вопрос, что с ним будет потом, Евгений пожимает плечами: «Можа, згніе».
Пьянство
Недалеко от парка мы въехали в яму — залюбовались на лошадь, которая паслась на бывшем стадионе. Ржавые ворота без сетки, баскетбольные щиты заметили только потом. А останки турников разглядели, когда подошли вплотную, — за высокой травой их вообще не видно.
— Стадзіон быў такі нармальны. Уся дзярэўня гуляла тут. Чэмпіянаты правадзілі, школа з саўхозам у футбол гуляли, маёўкі, купалле празнавалі. Аўталаўкі прыязжалі, хор спяваў, музыка бранчала, двіжуха была.
И смеется, вспоминая, как в итоге часто напивались на этом поле, милиция приезжала разнимать драки. А потом трезвели и шли на работу. Постепенно все стало меняться. Многие уезжали на заработки. Многие переехали в город. Последняя волна «эмиграции» была лет пять назад. Остальные спились.
— Сасед у мяне. Ні адзін кіпіш без яго не абходзіўся. Калі дзе хто варуе, ён первы. Прыцяне дадому і закапае. Ну, хазяйственны такі. Таксаваў, строіў, рабіў. 18 дзіцям стукнула — запіў, жонка кінула. Усё прапіў за пару гадоў. Пазнімаў батарэі ў хаце. Співаюцца ад безысходнасці. Вешаюцца многія.
Евгений не спился и не уехал. Говорит, в молодости выпивал, потом перестал — детей надо поднимать. А уезжать уже не захотел.
— Эта ж родзіна мая. Красіва тут як, паглядзіце. Я хацеў тут да смерці жыць, у доме втары этаж строіў, думаў, буду сядзець, любавацца у старасці.
«Уезжие»
Старший сын Антон отучился на агронома в колледже, распределился в родную деревню, собирался тут обосноваться. Работал, заканчивал второй курс сельхозакадемии в Марьиной Горке. Ему, как молодому специалисту, дали жилье в Хойниках. Один директор был им доволен, а со вторым отношения не сложились. Перевели на бригадира, урезали зарплату. А потом в рабочий день Антон отвез младшую сестру в больницу.
— Па закону ж нельзя больш двух часоў не быць на рабоце. Але хто калі на гэта глядзіць: ты ж тут на рабоце не з васьмі да пяці, эта ж зямля: нада — вечерам едзеш, нада — ноччу.
Но Антона уволили по статье. Жилье забрали. Пришлось еще платить колледжу за неотработанные по распределению несколько недель. Из академии он документы забрал. Теперь работает в Гомеле таксистом.
В этом году средняя дочь Евгения Ангелина заканчивает школу. После вуза даже не думает о том, чтобы возвращаться в деревню: «Что тут делать?».
А недавно о переезде задумался и сам Евгений. Выбирает между городом и деревней в Украине — туда недавно позвали.
— Я не віжу будушчага. Асазнанне прышло, куда-та двіжэмся не туда. Работаеш, работаеш, а аглянешся — і толькі хужэ і хужэ. Дзярэўні выміраюць, работы няма, людзей няма. Няма чым занімацца на зямле, не даюць. А мне ўсе — «маўчы, не гаўкай — не разбіраешся». Так вы разбіраецеся? Даразбіраліся. Што вы здзелалі с маёй зямлёй?
— Ну прыдумайце праграмы, у лізінгі трактара, раздавайце людзям землі. Многа людзей хацят занімацца фермерствам. У нас у стране МАЗы праізводзяць, трактара, камбайны. Но прасты смертны не можа купіць сабе ні камбайна, ні трактара. Яны вынужденыя пакупаць кітайскія матаблокі. А гэтыя матаблокі — маштабы не це, ты не разгонішся. Я не магу купіць сабе трактара. Я б купіў, я б узяў зямлі, абрабатываў, узяў бы кароў якіх. Я б жыў і работу б даваў другім людзям. Вон, ходзяць па дзярэўне алкаголікі, хай бы і кароў паслі. Людзям была б работа, людзі б жылі.
І нада, штобы власць павярнулась да людзей. Штоб я мог прыйці с праблемай ці вапросам у райіспалком, а там не была турнікета. Штоб мне улыбалісь і памаглі. А не адмахваліся. Мы ім за эта дзеньгі плоцім.
ИМЕНА работают только на деньги читателей. Вы делаете перевод 5, 10, 20 рублей или оформляете ежемесячную подписку с карточки, а мы готовим новые истории и запускаем социальные проекты, которые помогают не одному, а тысячам людей. Нажимайте сюда и выбирайте удобный способ для перевода!