«Потерпи ради детей. У ребенка должен быть отец», — так часто говорят женщинам, у которых есть проблемы в семье. Даже когда бьет и насилует муж. Но что значит на самом деле «сохранить семью ради ребенка»? Во благо ли? И что говорят по этому поводу сами дети? Аня, Оксана и Наташа с ужасом вспоминают детство. Они росли в семьях, где папа бил маму, где отчим приставал к падчерице, где младший брат истязал сестру. Они не знали, куда обращаться, где искать помощи, и как объяснить взрослым, что там, где сильный обижает слабого, нет семьи.

«По телефону доверия сказали, чтобы я не вмешивалась в дела родителей»

— Папа бил маму, — начинает свой рассказ Аня (имя изменено по просьбе героини). — Это происходило все детство. Острее всего помню, когда у меня был переходный возраст — 11-13 лет. Агрессия проявлялась, когда папа выпивал. Он никогда не был алкоголиком, но раз в неделю после работы мог себе позволить. Начинал с банального: «Почему носки мои лежат не там, где я их положил, а постираны и лежат в другом месте?». Находил зацепку. Шел на кухню, где была по вечерам мама. Мог разбить чашку. Такое устрашение — сейчас я тебя поколочу. Потом он закрывал дверь, и я слышала, как он ее бьет. Пыталась зайти внутрь. Когда у меня получалось, становилась между ними. Говорила: «Папа, остановись! Папа, не трогай! Папочка, папочка». Его как-то гладила. Даже в нем злом пыталась увидеть человека и понять, что ему болит. Иногда он успокаивался. Если нет — все заканчивалось синяками. Попадало и мне.

Он бил маму в основном по голове. И толкал — кухня была не очень большая — ее в стену. Часто меня брал за шиворот и выкидывал в коридор.

Когда он был сильно пьяный, мы с мамой связывали его веревками. Боялись, что сядет за руль — он тянулся водить, как выпьет. Если нам удавалось его связать, мы оставались дома. Не удавалось — уходили к соседям или к маминой сестре. Ее муж тоже бил. Интересно, что когда мы приходили к ним прятаться от папы, и муж тети был дома, он нас жалел, и говорил: «Да, оставайтесь ночевать, какой ужас». А когда он их бил, они приходили к нам, и уже мой папа говорил: «Ох, какой нехороший Валерка». Такая смена ролей — от спасителя к насильнику.

Как-то раз я сломала ногу на танцах и ходила в гипсе, на костылях. Когда была очередная драка, мы выскочили с мамой и поехали ночевать к тете. На следующий день мама пошла на работу, а я вернулась домой. Нашла где-то номер горячей линии исполкома, и позвонила, чтобы узнать, что делать в такой ситуации. Телефон был сдвоенный, и пока я говорила, папа слушал. Потом ворвался в комнату, положил трубку, поднял меня за майку и кинул в стенку. Убежать я не могла — нога была сломана. Майка порвалась.

Тетечка из исполкома за эти пару минут сказала мне, что не надо лезть в отношения родителей, все будет хорошо, они сами разберутся. Повторила несколько раз, что я никуда не могу обратиться и что надо мирно решать вопрос.

Когда мама пришла, я ей рассказала. Она пошла разговаривать с папой. И он ее побил. А потом успокоился. Сидел, зашивал мою майку и плакал. Говорил, что так больше делать не будет.  

Помню, мама всегда вызывала милицию. Заявлений не писала. Ей и не предлагали никогда. Только пальчиком папе грозили: «Мужчина, успокойтесь».  И папа успокаивался. Где-то на месяц.

Я считала, насилие — это нормально. Надо просто уметь как-то выкрутиться.

Мама всегда говорила: единственное, что мы можем сделать, — не жить с ним. Что надо продавать квартиру. И не жить. Но у нас не было денег, чтобы разъехаться. Мама работала в школе.

О том, что происходит, знали многие. Хотя мама только один раз пришла на работу с фингалом. Обычно синяков не оставалось — отец умел так бить. Соседи и родственники могли принять нас на ночь. Но о том, что можно получить психологическую помощь и помощь юриста, речи не шло. Я считала, что это нормально. Это — часть жизни. Надо просто уметь как-то выкрутиться. Двух моих одноклассниц били отцы. Тетю бил муж. Это было повсюду. И если милиция видела и ничего не делала… Что могли сделать мы?

Когда мне исполнилось 15, папа перестал пить и распускать руки. А потом мама, наконец, осуществила мечту — мы разъехались. Договорилась с папой продать жилье и на эти деньги купили нам квартиру в Минске (у папы осталась  квартира от родителей).

Мы сейчас очень редко общаемся. Он до сих пор чувствует себя виноватым. Самое важное, когда я была маленькая, он дал мне почувствовать себя беззащитной. Что я ничего не могу сделать. И я решила, когда вырасту, сделать так, чтобы сильный никогда не издевался над слабыми.

Я знаю проект Убежище (Убежище для женщин и детей, переживших насилие — прим. ред.). Думаю, его надо развивать по всей стране. Когда Имена делали выставку, она приехала в наш город. Там был уголок про Убежище, про домашнее насилие. Я приехала из Минска. Позвонила папе, чтобы он пришел. И он пришел.

Я не видела его два года. Подвела к стенду. Попросила почитать. И он сказал мне тогда: «Прости за все». Это был первый раз за 15 лет, когда он нашел в себе силы извиниться. И это был первый раз, когда мы об этом поговорили.

«Я знала: если обращусь в милицию, от меня отвернутся все»

— У нас большая семья, — говорит Оксана (имя изменено по просьбе героини). — Пятеро детей. Старшие брат и сестра жили с маминой мамой. Еще одна сестра (на два года меня старше) — с папиной мамой. Я и мой младший брат — с родителями.

Папа меня любил. Но пил. То ли от одиночества, то ли от тяжелого детства — его маленьким мама била до потери сознания. Пил он много, не работал, только изредка снимался в массовке. Когда ему не хватало денег, продавал наши вещи. 

Из-за такого поведения, мама стала с ним ругаться. Она работала с утра до вечера, пыталась прокормить семью, а тут он выносит деньги. Скандалы были страшные. Я была маленькой и очень пугалась. Бил он ее, только когда мы не видели. Зато постоянно хватал ножи и размахивал, кричал, что маму убьет.

Каждый раз я брала с родителей обещание, что они не будут ругаться. Каждый день они его нарушали. Когда у меня был день рождения, 9 лет, я попросила у мамы вместо подарка купить папе выпить — он бы тогда успокоился, и в доме бы стало спокойно.

Мне было очень жалко папу. Но я боялась, что он убьет маму, и часто желала ему смерти.

Из-за постоянных стрессов у меня часто случались истерики. Бабушка (та самая, что била папу в детстве) забрала меня к себе. Я жила у нее с пятого по девятый класс. Она была очень заботливая, кормила хорошими продуктами. Но иногда ее накрывали приступы ярости. Если я не слушалась, она говорила: «Ты будешь умываться кровью!» Могла ударить учебником по голове или схватить за волосы и швырнуть в батарею. Очень похожа на бабушку из книги «Похороните меня за плинтусом».

Папа вскоре умер от алкоголизма. А бабушка стала много болеть. Я переехала назад к маме и младшему брату. Очень скоро он стал меня избивать. Пошел по стопам отца. Оно и понятно — он другого отношения к женщине не видел, и думает, что бить — это норма. Когда я бежала к трубке, чтобы позвонить в милицию, он хватал меня за волосы и тащил по полу, кидал на подушку. Душил подушкой. Руками. Поясом от халата. Пару раз приходили на крики соседи, но потом он стал отбирать у меня мобильный телефон и ключи, запирал дверь и уходил, чтобы я никуда не вышла и никому не могла открыть.

Мама была на его стороне. Считала, я его провоцирую тем, что не могу дать отпор. Говорила: «Успокойся, дети все дерутся!» Но мы уже не были детьми — мне было 20 лет, ему — 18. Он бил меня кулаком в глаз, в нос, выворачивал руки. Однокурсница однажды сказала: «Мне кажется, тебя кто-то бьет». А я придумала байку, что я лунатик, ночами хожу по дому и бьюсь лицом в дверные проемы. Или говорила, что у меня тонкая кожа.

Звонить в милицию я перестала. Подумала, он все-таки мой родной брат. Вспоминала, как ухаживала за ним маленьким. А еще я понимала, что если снова обращусь в милицию, от меня отвернуться все.

Я ушла жить к старшим сестре и брату, в квартиру другой бабушки. С сестрой в одной комнате жил ее муж. Он оказался алкоголиком и агрессором. Когда сестры не было дома, он пил очень сильно. Становится неадекватным. Приходил ко мне, хватал, сажал к себе в кресло и не давал уйти. А на утро делал вид, что ничего не произошло. Я поняла, что так продолжаться не может. Чудом через интернет вышла на «Радиславу» и попала в Убежище.

С девяти лет я кусала себя. Потом рвала волосы. В 16 лет начала себя резать и не заметила, как это стало привычкой. В Убежище психологи помогают мне справится с самоагрессией. И еще — стать самостоятельной. Я уже нашла временное жилье и работаю медсестрой в стоматологической клинике. Учусь на психолога и заканчиваю курсы татуировки. Хожу на английский и учусь рисовать — все эти курсы я нашла через Убежище. Там меня очень поддерживают и помогают развиваться. И я, наконец, чувствую себя живой и нужной.

Семья ничего не знает. Однажды старшая сестра увидела у меня на странице в соцсети статью о насилии и очень разозлилась. Написала мне: «Где ты в нашей семье насилие видела?» Хотя сама меня забирала в синяках из дома, когда меня избивал брат. Говорила: «Пойми, мир жесток. Ты просто должна научиться защищать себя. Все так живут».

Недавно я написала ей, что делал со мной ее муж. Она прочитала сообщение, но ничего не ответила.

«Ко мне приставал отчим, а мама не хотела ничего слушать»

— Мои родители развелись, когда мне было шесть, — вспоминает Наташа. — Очень быстро появился Андрей. Сначала я его даже называла папой — отношения были очень хорошие. Все началось, когда мама родила второго ребенка, а Андрей начал немножко выпивать. Мне было 12 лет.

Однажды к нам в гости приехали родственники. Их поселили в мою комнату, а я легла спать с мамой и отчимом. Мама лежала посередине. Ночью он перелез через нее и я почувствовала, что он меня трогает. Я сначала не поняла, что происходит. Подумала, может с мамой перепутал. А он полез по ноге, по сиськам, под ночнушку. Я подорвалась и убежала в туалет. Просидела там до утра.

Я думала о том, что нужно сказать маме. Но, как многие дети, не сказала. Боялась, что не поверит. И вообще — вдруг показалось? Промолчала. Перестала называть его папой.

Родственники уехали. Но все стало повторяться: он приходил ко мне в комнату, всегда пьяный, ложился возле кровати и своей мерзкой лапой залазил под одеяло и начинал меня трогать. Я бежала в туалет. Он уходил. Правильно было бы пнуть его, закричать, разбудить маму, чтобы она увидела. Но я этого не делала. Не знаю, почему. Просто какой-то психологический блок был. Все, чего хотелось, — убежать.

Помнишь, раньше когда отбеливали белье, его варили и перемешивали такой длинной деревянной палкой? Это было мое оружие. Эту палку я брала с собой в постель, в туалет, и считала, что вот, палка меня защитит.

Я росла. Это была катастрофа. Думала: «Господи, сделай, пожалуйста, чтобы у меня больше никогда не росла грудь!» Было так страшно! Вся эта «женскость». Думала, чем больше развиваюсь, тем больше этот ублюдок будет меня лапать. Домолилась (смеется) — в какой-то момент мое женское развитие заморозилось и осталось на уровне 12 лет. Вплоть до моего 19-летия.

Я начала уходить к друзьям и тете. Когда оставалась дома, все повторялось. Через какое-то время мой сон стал настолько чувствительным, что я просыпалась и вскакивала, стоило ему подойти к двери. Тогда он перестал приходить.

Началось насилие экономическое. Он перестал давать маме на меня деньги. Вообще. Мама была в декрете, не работала, и мы от него зависели. Папа (биологический) присылал мне одежду, вещи, но он не знал насколько все плохо — мне не хватало самого основного. Поздней осенью я ходила в школу в легких ботинках и легкой куртке. Мне было стыдно приходить туда в таком виде, и я стала прогуливать школу. Сейчас я бы хоть в мешке пошла — плевать. Но когда тебе 15 лет, и ты идешь в лицей, где обеспеченные дети, которых на машине привозят, а ты пришел пешком, потому что денег на маршрутку нет. И еще одет как попало. Ужасно давит. Выручала подруга. Давала мне одежду. Но все равно пропусков у меня было 50% каждый год. Училась я, правда, хорошо. Но была белой вороной. Меня обижали мальчики, запирали в туалете, когда кто-то там ссал, обзывались. Начались проблемы с общением вообще.

Чем старше я становилась, тем больше мы ругались с отчимом. Я решила рассказать обо всем маме. Она ответила, что я все придумала, чтобы испортить ее отношения с отчимом. Это у меня до сих пор в голове не укладывается. Стало совсем плохо.

Я рассказала сестре, тете и дяде. Дядя кричал, что «нахрен убьет этого козла», но, конечно, не убил. Тетя предлагала лишить маму родительских прав, но я просила этого не делать. Было ее жалко. Милиция тоже не вариант — отчим меня трогал, а не насиловал. Состава преступления не было. Да и рассказала я не столько для того, чтобы его наказать, а чтобы меня услышали и мне поверили. И пожалели. Этого «пожалели» мне тогда очень не хватало. Ради «пожалели» я могла себя поранить чем-нибудь. Сейчас понимаю, что ножом тем могла занести инфекцию, и вообще — тебе больно, зачем ты это делаешь? Но когда срабатывало, было хорошо.

Пока мы молчим и считаем, что это нормально, пока вбиваем в головы девочек, что главное — сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность

Я поступила в соседний город в университет на платное. Подрабатывала, чтобы были деньги на проезд. Отец дал половину денег на обучение, и еще половину должны были дать мама и отчим. Но отчим не захотел, и меня отчислили за неуплату.

Почему мама ничего не делала? К тому моменту отчим ее уже основательно споил. Она до сих пор пьет. А еще какой-то психологический был у нее блок. Однажды я сказала: «Мама, смотри, меня отчислили из университета, меня лапал твой муж, я прогуливала школу, у меня нет денег на зимнюю одежду». Сказала ей правду. И от осознания у нее случился приступ, она упала на пол и потеряла сознание.

Был январь. Я шла по улице в этих осенних сапогах и понимала, что терять мне нечего. Что надо уезжать, хоть в Антарктиду — везде будет лучше, чем здесь. Я села на поезд и уехала к папе. И пока ехала, кажется, переродилась. Обнуление! Ты на новом месте, где никто не знает, что тебя обижали одноклассники, что у тебя никогда не было отношений с парнями, что мама — алкашка, и отчим так себе вообще человек, что ты живешь в бичевнике. Ничего! Ты можешь себя вылепить, как хочешь. Эти четыре года в новом университете я была дерзкой, высокомерной, создала такой образ-наоборот. Тогда мне было нужно это, чтобы поверить в себя. Теперь, когда у меня отличная работа, прекрасный муж, друзья, я могу позволить себе быть собой — спокойной, доброй, ранимой. Одно я знаю точно — в то место я больше никогда не вернусь.

Отчим получил по заслугам. Он сдох от алкоголизма, мучительно. Панкреатит. Сгорел буквально за несколько дней. Лежал, и чувствовал, как постепенно отказывали органы — печень, почки, — и нет человека. Царствие ему небесное.

Когда я читаю публикации о женщинах, столкнувшихся с домашним насилием, и вижу комментарии вроде «дура, почему она не ушла от него?» или «она должна была, когда он поднял руку, собрать вещи!», я понимаю тех женщин. В стрессе все как-то по-другому работает. Я тоже не могла уйти, рассказать всем на свете, чтобы он боялся повторять свои выходки. Мне было стыдно сказать. Мне! Хотя это он должен был стыдиться и бояться на улицу выходить от стыда. Я думала: это же моя семья, сделать ничего нельзя, просто надо потерпеть. И пока мы молчим и считаем, что, может, это нормально, пока вбиваем в головы маленьких девочек, что главное — сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность. И такие ублюдки будут разгуливать как ни вчем ни бывало.

Большинство жертв пережили насилие в детстве

— В Убежище мы принимаем женщин, переживших насилие физическое, сексуальное, экономическое или психологическое. Большинство наших клиенток были свидетелями или жертвами насилия в детстве, — говорит психолог Убежища Ольга Казак. — Они часто не уходят от агрессора, потому что менее чувствительны к насилию, более толерантны. Им все это знакомо. У них часто комплекс вины и низкая самооценка. Они считают, что не заслуживают лучшего и лучшего никогда не видели. Обычные отношения кажутся странными. Мамина и папина модель сильна. Даже если родители «не ругаются при детях», дети все видят и чувствуют. И часто винят себя или переносят на себя агрессию родителей. А когда вырастают, ищут таких же эмоциональные качели подсознательно. И не успевают опомниться, как разовая агрессия партнера перерастает в отношения, где кроме агрессии ничего не остается.

— Женщине часто говорят: «Потерпи, сохрани семью ради детей. Пусть у ребенка будет хоть какой, но отец». Это очень плохо, — объясняет детский психолог Убежища Елена Кожакина. — Да, есть те, для кого стрессы — это ступень роста. Но такие дети — исключения. Большинство ломаются, живут по образу и подобию родителей.

Все дети, с которыми я работаю в Убежище, разные. Но есть то, что их объединяет: снижена самооценка, проблемы в коммуникации (они часто замкнутые), постоянные страхи. Часто ребенок считает, что это он своим поведением провоцирует насилие в семье. Часто внутреннее напряжение выливается в серьезные проблемы со здоровьем.

Что делать ребенку? В идеале собрать взрослых, которым он доверяет (тетя, соседка, сестра, подруга), и обязательно маму, и спросить, замечают ли они, что происходит? Часто мама блокирует то, что не хочет видеть — ей самой нужна помощь. Важно понимать, что Убежище — это осознанный выбор женщины. Но ребенок может обратиться на горячую линию.

Общенациональная горячая линия для пострадавших от домашнего насилия:

8 801 100 8 801

Телефон экстренной помощи для размещения в Убежище (круглосуточно):

+375 29 610 83 55

Психологи с ним пообщаются и через ребенка постараются связаться с мамой. Если женщина не захочет приходить к нам, мы можем направить ребенка к другим взрослым, к педагогам,  психологам и в Социально-педагогические центры в зависимости от района, где проживает ребенок.

Мы всегда говорим, что не надо бояться вызывать милицию и писать заявление. Да, семью могут поставить в СОП (социально опасное положение). В тех случаях, где будут для этого основания. Что это чаще всего? Антисанитария, ненадлежащие условия, отсутствие предметов первой необходимости, скандалы и прочее. Устранить эти критерии, оставаясь в одном доме с агрессором — невозможно. Но когда мама с ребенком попадают в Убежище, все факторы «опасного положения» устраняются. А значит, женщина и ее дети — в безопасности.

Как вы можете помочь

То, что пережили Аня, Оксана и Наташа называется просто — ужас. Они годами терпели боль от самых близких людей. Потому что им некуда было обратиться. Но ситуация меняется, сейчас в Минске есть Убежище, которое готово принять пострадавших от насилия женщин и детей, в том числе и из регионов.

За последние три года в Убежище проживало 365 человек, 146 из них — дети. По статистике только 4% женщин после Убежища возвращаются к агрессору. И все они повторно обращаются в Убежище. Здесь с ними работают психологи. Маме дают возможность обучиться новой профессии и стать экономически независимой. Адвокат помогает в суде решить вопросы с жильем и воспитанием детей. Женщина и дети чувствуют себя в безопасности, они становятся более уверенными в себе. А значит, могут начать новую жизнь, без насилия.

Помогите сделать так, чтобы люди, которые хотят вырваться из ада, имели такую возможность! Чтобы поддержать Убежище, нажимайте кнопку Помочь, выбирайте разовый платеж или ежемесячную подписку — 5-10-15 рублей — кто сколько может. Собранные средства пойдут на аренду дома, где временно проживают пострадавшие, а также на зарплату специалистам. Государственного финансирования у проекта нет. Убежище работает, пока его поддерживают неравнодушные люди.

«Имена» работают на деньги читателей. Вы оформляете подписку на 5, 10, 15 рублей в месяц или делаете разовый платеж, а мы находим новые истории и помогаем еще большему количеству людей. Выберите удобный способ перевода — здесь. «Имена» — для читателей, читатели — для «Имен»!